Александр Даценко - Заклинание ветра

Но вот так.

А ещё я думаю, что надо начинать писать с рассказов. Дело в том, что рассказ можно эффективно обрабатывать в силу его небольшого по сравнению с романом размера. И вполне можно, упорно занимаясь этим, сделать нечто более совершенное, чем общий добротный или средний уровень того, что сейчас пишут вообще.

Во всех форматах.

Просто надо понять — одно только желание и обычная спешка в расчёте на одарённость приведут к среднему результату.

А зачем средний результат?

Заработать не даст ни он, ни высокий. Это означает, что делать надо хорошо, поскольку нет разницы. Если нет разницы, значит — надо работать лучше.

Если вы, конечно, дочитали до этого места, да ещё и понимаете, о чём я пытаюсь сказать.

Попробую, несколько раз получалось. А вдруг рассказы сродни стихам. У меня ведь их получились три или четыре. Почему бы и рассказам не получиться?

А ещё боюсь смерти. Скорее всего, дело в том, что организм меняется. Возраст. Нервы, сомнения и сожаления. Где-то я такой набор ценностей уже встречал. Ничего, перемелется — мука будет.

Рай стрекотал в ночи сверчками, булькал стаканом, шуршал листом,

Шерсть опадала на лёд клочками, и обращался кремень ножом.

Так вот и живём.

Добра и здоровья, шо.

31 июля

У нас всё по-прежнему, не бысть ничто, так сказать.

Ловлю себя на тяге к повторениям, смотрю на окружающий меня мир и подстраиваюсь, хочется писать одни и те же тексты с минимальными отличиями. И тогда зима пришла бы незаметно и сюда, и в тексты, и к вам.

Что есть север для русского человека? Помните, я писал, что встретил тут человека, который работал у меня семь лет назад?

Он так и сказал:

— Помнишь, Николаич, ты говорил, что теперь всё? Что теперь север не отпустит? Что я всё равно вернусь, сколько бы лет ни прошло, а если не вернусь, то всегда буду этого хотеть?

— Помню.

— Всё так.

— Я знаю, это ведь я говорил.

Север не отпускает. Не забирает, как Бангкок в кинокомедии, а остаётся с тобой и гонит, гонит к тем берегам, на которые ты однажды так и не вернёшься.

Север для русского человека — нечто не определяемое словами и понятиями. Даже эмоциями. Лучше всего подходит слово «воля». Воля — это когда ты понимаешь, насколько огромны небеса, насколько открыт мир вокруг, насколько он раним и красив, понимаешь и становишься частью этого мира. Нормальный такой человек на вращающемся шаре. И не колышет тебя ни трёхнутая дума, ни перебои с информацией, ни Центрально-Африканская Империя. Что? Давно республика? Да какая разница? Воля — за тем и шли. То и обретали.

Одна беда: шар — фигура замкнутая. И Центрально-Африканская Республика идёт сразу вслед за тобой.

А ты, ты просто всадник Апокалипсиса какой-то. Хоть у медведей спросите, хоть у рыб, тех, которых всё меньше и меньше.

Видеть предсмертие, быть им. Но ведь это и есть жизнь, разве нет?

Об этом можно писать бесконечно. Но никто не даст столько времени — выскочить бы из круговорота и помнить себя.

Память. Главное — это память.

Мы умираем ровно настолько, насколько забываем. Я уже говорил это, ничего страшного, повторю вот. Чтобы не забыть.

И несётся река к океану.

Не бысть ничто.

Под ноги падали лиги, мили, сквозь злое марево облаков,

И жрицы бабами голосили над пеплом вымышленных богов.

Скрипят манильские тросы нервов, броня стекает с покатых плеч,

Смотри, последние стали первыми — всё потому, что не мир, но меч…

Что оно там будет, как повёрнется, Бог весть.

На Него и уповаю.

Мира, здоровья вам.

1 августа

В полшестого утра Фаттеич вышел, а медведь на крыльце, выдергой погрозил — тому по хрен, потом поорал, тот убежал. Это другой медведь, молодой, ещё старый тут ходит. Примерно так.

На самом деле геологи знают — ничего необычного, бодрит.

Сразу начал с медведей, чтобы закончить. Ничего необычного и удивительного, поймите, так работают тысячи людей. Именно тысячи. Это как дождь, вполне привычно. Ну ладно, не как дождь — как гроза с молниями.

Последствия политики нашего государства в отношении владения, ношения и применения оружия.

И всё.

Что сверх сказанного — лукавство, оправдания, бесовские соблазны и сексуальные извращения.

Если кто-то желает спора, это не ко мне, и фразы вроде «А кто мешает…» учитываться не будут.

Мешают.

Щенки где-то придавили крысу. Феномен, конечно. Где люди, там и крысы — замечал не один раз, но не понимаю. Не понимаю, как они тут оказываются.

Ведь вертолётом все возили, хотя нет, вру, кораблями.

Кстати, да. Там есть.

Забрался на один забытый сайт и нашёл подборку своих стихов прежних лет. Дикий ужас, а тогда думал — гениальны, и лез с ними наперевес к нормальным людям в разговоры.

С прозой, скорее всего, да что там скорее всего — точно так же.

Наверное, мы все пишем плохо, но с каждым годом всё лучше, а потом умираем. И те, кто успел написать плохо, но лучше остальных, задают планку читателям, которые тоже умирают.

Так вот и развивается литература. Поверка смертями. В общем, все умерли.

Потому и серьёзное это дело.

Да.

Но вот из старого нашел более-менее…

Отправляюсь на побережье, замыкается время вкруг,

И пускáет ветрá небрежно перебравший гороха юг ...

То ли ветры пускает? То ли...

путь к себе и напрасен, и дóлог.

Я стою с билетом на поезд, как верблюд с набором иголок…

И не нужно говорить, что хорошее, уж я-то теперь знаю. Там одних ударений — пять тыщ курьеров.

О чём я собираюсь написать завтра? О деде Степане. О трофейном свинце, о том, как они с отцом слямзили самогон, о последствиях и о чём получится ещё? Потому что если не получится, вы и обещанного не увидите.

Дни чередою сплошных прощаний, и воет прошлое на луну
Тяжёлым грузом ненужных знаний о том, зачем всё и почему,

Источен меч и кресало стёрто, ищите взгляды под клобуком.

Пропитан спесью иного сорта, теперь и вспомнить, скажи, о ком?

Добра вам и здоровья. И вообще, хорошего.

2 августа

— Начальников не люблю, нравится их до белого каления доводить, работяг — нет, и коллег тоже, а начальников задрачивать обожаю.

— Ты прям Робин Гуд…

— Да не, просто работяги и коллеги п..ды могут дать, а начальник — хули?

4 августа

Странная тишина. Перерыв в работе. И оказывается, что всё уже надоело. Понимаешь — в сущности, всё вокруг одинаковое, люди одни и те же, а в еде полно бульонных кубиков, и это отвратительно. Во всей еде. Иногда кажется, что и в булочках. А варёный рис ярко-жёлтого цвета, как лимонит.