Рокси Купер - Больше чем слова [litres]

– О! – Я улыбаюсь.

– Мне очень, очень жаль, Стефани…

– Ага, – отвечаю я, расправляя на ногах покрывало. – Жизнь – дрянная вещь, так?

– И вы теперь с Джейми? Верно? – спрашивает она.

– Да. Наконец. В конечном итоге я разобралась. Вся ваша терапия сработала, – говорю я.

Джейн прищуривается, склоняет голову набок.

– Что вы имеете в виду?

– Все те годы терапии наконец сделали свое. Я поняла, что нет ничего страшного в том, чтобы иметь чувства, которыми не можешь управлять. Такое с каждым рано или поздно случается.

Джейн улыбается особой улыбкой – как всегда, когда собиралась меня огорошить.

– О боже. Что? Я опять что-то не так поняла, да? – в панике спрашиваю я.

– Вовсе нет. Все, что вы говорили, верно. – Джейн улыбается. – Но вы упустили один существенный момент…

– И какой же? – спрашиваю я. В который уже раз я совершенно растерянна в разговорах с Джейн.

– Это не я была вашей терапией все эти годы… не я, а Джейми.

– Что?

– Он показал вам, что нестрашно в ком-то нуждаться, – говорит она. – Показал, что и вы тоже можете быть любимы и, что важнее, что вы заслуживаете этого. Не только один раз в год, но все время. После смерти вашей мамы вы долгие годы пренебрегали собой, Стефани, вы считали, что недостойны настоящей любви, и никого не впускали в душу… пока не появился Джейми.

Я слушаю ее слова, а снаружи ветки колышутся на легком ветру, и все, что она говорит, совершенно разумно. Мне хочется плакать от того, сколько лет я потратила впустую, но, наверное, такова жизнь. Жизнь ведь путешествие и путь.

– А ведь вы могли бы сказать мне это много лет назад, знаете ли. Избавили бы меня от уймы треволнений и трудов, – смеюсь я.

– А вот и нет, вы и сами понимаете, что должны были до этого дойти. Я видела, как вы преображались. Вы были моей пациенткой сколько? Десять лет? – спрашивает она.

– А кажется, что дольше, – невозмутимо говорю я.

Джейн бросает на меня один свой коронный пугающий взгляд.

– Не для протокола, но вы стали мне очень дороги, вот почему я здесь сегодня. Не как психотерапевт, а как друг, – говорит она, дотрагиваясь до моей руки.

– Это для меня многое значит. И надо полагать, – говорю я, накрывая ее руку своей, – это не будет стоить мне целое состояние?

– Нет, после десяти лет сеансов один получаете бесплатно, – смеется она.

Мы болтаем о наших отношениях за эти годы. Джейн теперь, вероятно, одна из самых близких моих подруг. Что положено говорить, когда знаешь, что видишься в последний раз? Джейн знает обо мне все. Абсолютно все. Мои надежды, мечты, грехи, сожаления, недостатки и проблемы. Она видела, как я смеюсь, плачу, улыбаюсь и тревожусь. И на протяжении разных кризисов она была константой в моей жизни. Она поддержала меня, выслушивая то, что я не могла сказать никому другому, никогда не судила меня, призывала к порядку, когда я вела себя неразумно, и, боже ты мой, время от времени выводила меня из себя… потому что всегда была права.

Во всем. Всякий раз.

Она – все, чем была бы моя мама, если бы еще была здесь.

– Как дети? – спрашивает она напрямик. Я люблю эту ее черту.

– Слишком малы, чтобы понять, что и благо, и проклятие разом, – отвечаю я. – Я прошу пускать их сюда как можно чаще. Обнимаю круглые сутки.

Джейн улыбается и кивает.

– Лучшее, что вы можете сделать. Они будут помнить вас, хранить воспоминания, которые вы им дали. Оставьте им предметы, на которые они смогут смотреть. Вы всегда будете с ними. Что с ними будет после вашей смерти?

Хорошо, что Эбони не слышит наш разговор, – с ней приступ бы случился. Ей не понять наших отношений с Джейн. Того, что нас связывает, нашей манеры общения. Мне нравится честность и жестокость наших «сеансов».

– Будут жить с Эбони. Мэтт, когда пожелает, может с ними общаться. Он вполне счастлив у себя в Дубаи, так что для них в его жизни там нет места. Они будут гораздо счастливее с Эбони, Уиллом и ребятами, папой… и Джейми.

– С Джейми?

– За последний год они очень к нему привязались, – улыбаюсь я. – Даже если… когда… ну, знаете… он встретит кого-то еще, мне все равно хотелось бы, чтобы он поддержал с ними контакт. Джейми был такой важной частью моей жизни.

– Да, он был, – соглашается Джейн. – Он вернул вас к жизни.

Мы улыбаемся друг другу, просто наслаждаясь моментом. Наша дружба была выкована за многие годы. Я, возможно, платила за отношения с ней, но в результате мы получили нечто совершенно бесценное.

– Ну, мне пора, – говорит она. – Я вижу, что вы без сил, и не хочу, чтобы явилась ваша сумасшедшая сестра и силой меня отсюда вытащила.

Я смеюсь, я и забыла, как хорошо она знает всех моих близких, пусть и не встречала их живьем раньше.

Джейн встает, набрасывает на правое плечо ремень бежевой сумочки от «Маллбери» и поправляет черный шерстяной шарф. Ее ярко-рыжие волосы, как всегда привлекающие взгляд, сегодня распущены, – резкий контраст в сравнении с тем, какой я видела ее раньше. Джейн сегодня не на работе.

Я делаю глубокий вдох, зная, что вот-вот заплачу. Это – одно из первых прощаний, которые мне предстоят, и я не могу справиться с ним. Мне это так чуждо. Лучше бы я умерла во сне.

– Джейн?

– Да, милая?

– Вы придете на похороны, правда?

– Ни за что не пропущу, – подмигивает она.

– Позаботься, чтобы они прошли хорошо, ладно? Не допустите, чтобы вышло жалко, ладно? – Я негромко смеюсь.

– Будут самые лучшие, – улыбается она.

Джейн садится на кровать и заключает меня в объятия, крепкие-прекрепкие, окружая меня любовью. Они длятся по меньшей мере минуту. Запах ее духов – один и тот же на протяжении всех этих лет – утешает меня настолько, что я не могла бы даже объяснить. Она сжимает меня так крепко, что моему хрупкому телу почти больно, но мне наплевать.

– Я никем не гордилась так, как вами, – шепчет она мне на ухо. – И ваша мама тоже вами гордилась бы.

Мое лицо расплывается в широкой улыбке, а глаза наполняются слезами.

– Спасибо, Джейн. За все.

Она смотрит на меня с улыбкой, в глазах у нее блестят слезы. Быстро собрав свои вещи, она уходит. Обернувшись в последний раз на пороге, она посылает мне воздушный поцелуй, и я улыбаюсь. Я хочу, чтобы она запомнила меня счастливой.

Настоящее время

– Да нет, не так все было! – возмущенно восклицаю я.

Ну, настолько возмущенно, насколько у меня хватает сил в моем нынешнем состоянии. Дыхание у меня – со свистом и прерывистое. Руки и ноги так ослабли, что я едва могу ими пошевелить. Каждое срывающееся с губ слово кажется таким тяжелым, словно оно из стали. Если раньше я счастливо убивала часы, болтая с Эбони или какой-то подругой, отчаянно жестикулировала, тараторила и сплетничала обо всем на свете, теперь приходится обдумывать каждое слово, столько усилий требуется только на то, чтобы дышать.