Каролина Сеттерваль - Давай надеяться на лучшее

Я остаюсь на всю ночь. Так и сижу все на том же стуле все в том же углу, без конца беседую со случайными собеседниками о родительской роли и взаимоотношениях, о рецептах коктейлей и музыкальных клипах, о психологии и соцсетях, о «кошатниках» и «собачниках». Мои собеседники постоянно сменяются, приходят посидеть максимум на полчасика. Я же так и не встаю со стула. Уголок стал моей надежной позицией. Бутылка вина, стоящая рядом, давно уже выпита. Похоже, большую часть ее содержимого выпила я. Интересно, сильно ли меня будет качать, если я встану? Взглянув на часы и отметив, что уже третий час ночи, я решаю попробовать. Поднимаюсь, думаю, что надо быть хоть немного потанцевать в гостиной, прежде чем отправляться домой. Зайдя туда, обнаруживаю, что праздник уже сходит на нет – в гостиной никого не осталось. Музыка по-прежнему грохочет, но никто не танцует. На диване спит какой-то незнакомый мне мужчина. В кресле какая-то женщина сидит верхом на мужчине, которого я знаю, но вряд ли бы мы стали здороваться, столкнувшись где-нибудь в центре. В полном разочаровании я бреду дальше, ищу подругу, у которой собиралась ночевать. У меня начинается мигрень. Дым на кухне еще усугубляет ситуацию. Вся столешница уставлена пустыми бутылками и банками. В раковине плавают мокрые окурки. Четыре человека сидят вокруг стола и курят, одна из них громко и неестественно смеется, ее голос режет мне слух. Выбравшись из кухни, я иду дальше. В супружеской спальне отрубился еще один мужчина – теперь он спит, растянувшись на большой кровати. Внезапно я понимаю, что подруга, скорее всего, давно ушла, и размышляю, стоит ли мне обидеться на то, что она не взяла меня с собой, когда пошла домой, но обижаться сил нет. Мне вдруг становится некогда. Мне срочно нужно выспаться, чтобы утром проснуться и пойти домой к Ивану.

Несмотря на то, что приложения для знакомств принесли лишь разочарование, а мое собственное поведение на последнем праздничном мероприятии оказалось сродни небольшой социальной катастрофе, меня все же не покидает все более навязчивое чувство, что мне в моей семье чего-то не хватает. Чего-то или, если быть совсем точной, кого-то. Сколько бы я ни повторяла себе, что семьи бывают разные, моя по-прежнему кажется мне половинчатой. Подстреленной и хромоногой. Словно в ней заложен некий глубинный дефект. Не может быть, чтобы всю жизнь так и пришлось прожить одной. Проблема лишь в том, что я не знаю, что с этим поделать. В ожидании идей, как это можно изменить, я начала переписываться с одним мужчиной.

Он вдовец и один воспитывает ребенка. У нас есть общие знакомые, поэтому его имя в последние годы то и дело всплывало в разговорах с друзьями, которые из лучших побуждений намекали, что нам с ним, возможно, стоило бы встретиться – поскольку мы оказались в похожей ситуации. Когда люди из моего окружения предлагали мне связаться с ним или с другими их знакомыми, потерявшими спутника жизни, я чувствовала себя отвергнутой. Когда они говорили, что мне полезно было бы иметь друга, который понимает, что мне пришлось пережить, я думала, что это всего лишь деликатный способ намекнуть мне, что у них больше нет сил со мной общаться. Что я стала слишком желчной, исполненной жалости к себе и впавшей в депрессию, чтобы находиться рядом со мной. В глубине души я клялась себе никогда больше им ни на что не жаловаться. Благодарила их за заботу, а втайне думала, что лучше проживу остаток жизни одна, чем буду заводить друзей только потому, что им, как и мне, знакомо то чувство, когда самое ужасное, что может случиться, действительно случается. Это означало бы отказ от новой жизни, застревание в прошлом. Так я думала и продолжала так думать, пока в один прекрасный день не перестала так думать и не написала электронное письмо мужчине, потерявшему жену.

Однажды, когда Иван заснул, а я, как обычно, не знала, куда себя деть, я открыла его профиль в Фейсбуке. Информации там было немного. Ничто не указывало на то, что он вдовец, фотографий его ребенка тоже не было. Список общих друзей невелик, а его фотографии дают маловато материала для стороннего шпиона, у которого избыток свободного времени. Мне остается делать лишь то, что я обычно делаю в подобных ситуациях: анализировать то, что я вижу, и додумывать остальное.

На основании постов, которыми он делится с друзьями, я могу сделать вывод, что он хорошо владеет грамотой и письменной речью. Кроме того, похоже, он в последние годы много путешествовал. Несколько любимых мелодий он тоже предлагает, и после быстрого прослушивания одной из них я прихожу к выводу, что его вкусы в музыке я охарактеризовала бы как старомодные. Судя по фотографиям из Лондона и Парижа, я отметила, что его пристрастия в отношении еды и вин относятся к верхней ценовой категории. Вероятно, он сноб. Судя по количеству комментариев и лайков под его фотографиями и статусами, он либо очень популярен, либо окружен льстецами. Не похоже, чтобы у него было мало друзей. Никаких указаний на то, что он несколько лет назад потерял жену и остался один с новорожденной дочерью, я не обнаружила.

Все это вместе привело к тому, что его профиль – по причинам, в которых я сама не отдавала себе отчет, – пробудил во мне любопытство, смешанное с протестом. Как ему удается сохранять столь обширные социальные связи, будучи одиноким отцом? Кто сидит с его ребенком, когда он уезжает в Лондон и Париж? Когда он успевает пить дорогие вина и смаковать изысканные блюда? Почему он не сидит дома, предаваясь своему горю? И где его дочь – та самая дочь, о которой он практически в одиночку заботится с самого рождения? Все это почти что возмутительно. Надо во всем этом разобраться.

В перерыве между двумя ночными побудками Ивана я написала незнакомцу. Сообщение получилось чуть длиннее, чем я планировала; потребовалось два абзаца, только чтобы представить меня и пояснить мои отношения с нашей общей знакомой, чтобы он не принял меня за сумасшедшую. Затем было бы странно не разъяснить мою ситуацию и причину, по которой я пишу ему и которая была не совсем ясна мне самой, так что и этот абзац получился довольно обширным. Для того чтобы письмо не получилось слишком депрессивным, мне пришлось добавить немного юмора. И затем пара фраз в завершение письма. В конце концов письмо получилось таким длинным, что мне стало неудобно, но, не понимая с ходу, что именно надо сократить, и попав в цейтнот, поскольку Иван начал вертеться в кровати и плакать во сне, я отправила его как есть. Задним числом я уговаривала себя, что ничего не потеряю, если он не ответит, и, скорее всего, ничего не выиграю от его ответа, так что все это все равно дает плюс-минус ноль.

Он ответил на следующее же утро. Кратко поблагодарил за мое письмо и деликатно осведомился, зачем я его написала. Вопрос был разумный, поскольку из моих слов это было совершенно неочевидно – особенно когда я прочла их на следующий день при свете дня. Пытаясь быть более конкретной, я ответила на его письмо, сидя в метро по пути в садик. Ответила, как есть: что я сама точно не знаю, зачем написала. Вероятно, потому, что так посоветовала мне наша общая подруга. Примерно тогда и завязалась наша переписка, которая теперь продолжается практически ежедневно.