Юрий Тешкин - Полковник

Как-то пили чай у Нины Андреевны, Сашка зашел. И на этот раз разглядел полковник его получше: высокий лоб, худое нервное лицо, глаза, запавшие настолько, что будто б и не глаза уже, а сама душа так глубоко запала. Пока, в коридор выйдя, Нина Андреевна с сыном шушукались, полковник уловил, что Сашка просит денег, а у Нины Андреевны вроде нету. И тут полковник неожиданно для себя и предложил:

— Саша, в чем дело — возьми у меня. Ты ж теперь человек рабочий, отдашь.

— Конечно, Павел Константинович! — обрадовался Сашка совсем по-детски. — Двадцать пятого, с аванса — как штык!

— Ой, Сашка-Сашка! — только и сказала Нина Андреевна, бросив неопределенный взгляд на полковника.

А полковник и сам бы не смог объяснить, почему он дал в долг Сашке, ведь ясно же было, на что пойдут те деньги. Никогда не давал полковник денег на водку. Родному брату не дал. Всегда считал, что это во вред человеку. Дать на хлеб, на молоко, на мясо — это одно, а на водку — извините. Это ж только общее зло усугублять… А тут вдруг взял и дал… А вообще-то жизнь вокруг какая-то не такая стала. Чем больше полковник к ней приглядывается, тем все больше убеждается — не такая. Колбасная какая-то… Тем более что как раз тогда Сашкина жена Людочка заявила, что надоело ей жить на сто рублей Сашкиных, а хочется жить по-человечески. Лариску оставила у Нины Андреевны, а сама ушла к мяснику из универсама, тот будто бы обещал ей за это какое-то кольцо с изумрудным камнем, необыкновенное… Да, все больше вокруг крепчает дух этот колбасный… Ну а Сашка… что ж, Сашка, он и есть Сашка, не на колбасу занимает… на водку… и что тут лучше, что хуже — поди определи в данный момент действительности…

Долг Сашка вовремя отдал, слово сдержал. И это почему-то очень обрадовало полковника. Они не то чтобы подружились как-то, нет, слишком уж разные они. Но неизменно приветливо встречаются теперь. Сашка очень уважает полковника. А тот хоть и подтрунивает порою над Сашкой, но только всегда необидно. Что же касается Нины Андреевны, то ей такие отношения между сыном и полковником очень нравятся. Она и не скрывает этого.

За день мало ли пройдет людей перед Сашкой. Один и не поздоровается, даже и не взглянет, покажет жетон на машину, и все. Такому Сашка молча сунет через окошко карточку: «На, распишись», — и тоже: все. Другой кивнет ему через стекло, тогда и Сашка в ответ кивнет. Есть которые здороваются, это чаще из тех, кто недавно приобрел машину, произносят фразу-другую: о погоде, например, или, заглянув к Сашке в бытовку, на двери которой: «Посторонним вход запрещен!» — вежливо говорят: «Как у вас тепло!»

Сегодня выходной, на автостоянке оживление. Кто аккумулятор снимает, кто брезент натягивает, кто снег чистит, кто-то косточек собакам принес. С 223-го места снимает весь каркас, перетаскивает на 210-е. Приезжают — тогда Сашка перекладывает карточку из левого ящика в правый. Уезжают — перекладывает из правого в левый. Доски привозят, цемент, устраиваются на зиму. Собственно, о всех проводимых на стоянке работах владелец личного транспорта должен оставлять запись в журнале, который лежит за окошечком на столе. Во-вторых, владелец должен передать сторожу-приемщику — а так называется Сашкина должность — свой жетон. Чтобы сторож точно знал, кто на каком месте и с какой целью. Но поскольку выходной сегодня, и завстоянкой товарищ Мурасеев отсутствует, сторож не очень следит за всем этим. Запишут в журнал — хорошо. Не запишут, просто так ему скажут: «Я снег почистить на двадцатом», — махнет рукой, проходи, мол, ладно.

Зашел в бытовку со сто седьмого места.

— Дай десять копеек, — попросил.

Сашка его только что впускал через ворота. Новенький ярко-красный «жигуль». Сам владелец, солидный, при галстуке, пристегнутый новеньким ремнем, выглядит молодцом. Рядом полная достоинства жена. Еще и постояли немного в воротах, словно кто-то собирался их фотографировать как идеал тройственного союза: муж, жена и автомобиль. И вот на тебе!

— Дай десять копеек!

Сашка до того опешил, вся дремь, вся слабость похмелья с него слетели. Он достал из сейфа банку из-под кофе с казенными деньгами и выкатил мелочь на стол. Увидев это, владелец со сто седьмого торопливо сказал:

— У меня есть, есть, — похлопал себя по груди, — но крупные, не хочется в автобусе возиться.

Сашка хотел было ему предложить разменять, казенные деньги позволяли, но уж очень владелец со сто седьмого места суетился и все повторял:

— Я потом тебе вложу в банку, у меня есть, есть, — и все похлопывал по невидимым карманам на груди.

Потом пришел дед — хозяин злой собаки по кличке Мухтар, что привязана на самом опасном месте — возле стенки военного тира.

— Можно я собачку покормлю? — сказал тихим, усталым голосом. Какой он среди автовладельцев медлительный, все про что-то думает, вниз смотрит. Потому что очень старый и больной. Собака его ни к кому не привыкает, тоскует по деду, оттого и злая. Радуется не нарадуется на нее завстоянкой товарищ Мурасеев.

Зазвонил телефон, сторож поднял трубку.

— Алло?

— Не «алло», Александр Иванович, а — стоянка слушает!

— Хорошо, Владимир Георгиевич.

— Теперь так — обедали?

— Нет… да я тут, Владимир Георгиевич, булку нашел, пожевал, да вообще-то и не хочется…

— Нет, так никуда не годится — сейчас буду!

«Вот черт! — подумал Сашка. — Теперь припрется, будет выговаривать, что не все жетоны отобрал он у владельцев, находящихся на стоянке, не все записи сделаны в журнале — не отдохнешь!» Сашка даже привстал, словно собирался навести какой-то порядок, но лишь вышел из домика, прикрыл одну половину распахнутых настежь ворот и стал ждать, раздумывая: куда пойти обедать. В столовую или домой. Тут вскорости подошли товарищ Мурасеев, за ним пожилая женщина, торжественные такие, довольные, — принесли Сашке обед из трех блюд в судках, мисках, банках. Жена приготовила, оказывается. Ну что делать? — надо Сашке принимать, благодарить, надо есть да похваливать. Да и то пора ведь уже что-то и перекусить — обед давно уже, а утром у Сашки, как обычно, чай да сигарета. Ну а тут борщ со сметаной и мясом, три котлеты с жареной картошкой (аж под ложечкой засосало), салат помидорный и майонезная баночка с сахарным песком. И пока Сашка ест это все с аппетитом, товарищ Мурасеев с женой сидят напротив и очень серьезно глядят на Сашку. Когда начальство ушло, уложив в сумку посуду, Сашка пьет вторяк, но вторяк очень сладкий, благо — сахару достаточно. Сашка вяло размышляет о товарище Мурасееве.

Ровно в пять, вздрогнув, начали зажигаться прожекторы на двенадцати высоких столбах, окружающих стоянку с интервалом в семьдесят метров. Время зимнее, темное. К семи часам последний владелец покинул стоянку. Это владелец допотопного «Москвича» с места сто сорокового «а».