Юрий Тешкин - Полковник

— Спокойной ночи! — сказал он. — Поплетусь в свою деревню. Возьми вот, — он протянул Сашке бутылку вина «Кавказ», — чтоб ночью скучно не было.

Заперев ворота и спустив с привязи Джека, Сашка налил стакан вина, отломил немного хлеба и стал пить не спеша, ворочая языком при этом, пропуская вино за десны, увлажняя им всю полость рта, испытывая за многочасовое воздержание известную всем пьющим жажду. Зазвенел телефон.

— Стоянка слушает, — сказал Сашка, оторвавшись от стакана.

— Мурасеев Ве Ге! Все в порядке у вас, Александр Иванович?

— Да, все в порядке, Владимир Георгиевич.

— Рано сегодня все убрались по домам.

— Да, темнеет рано… снег вот пошел…

— Снег — это очень плохо, Александр Иванович, вы знаете, от снега часто обрываются провода и звенит сигнализация.

— Знаю.

— А вы знаете, что в свое дежурство придумал Иван Сергеевич?

— Что?

— Взял и все обрывы проволокой стянул!

— Да ну?!

— Да!! И сиди себе. Ему бы только лампочка не мигала, ему бы только ночь прошла. А вы знаете, Александр Иванович, зачем кроме звуковой сигнализации у нас еще и световая?

— Конечно. Вы же говорили неоднократно, Владимир Георгиевич, когда на обходе попадаешь ночью к западным воротам при южном ветре, звук будет относиться и там, у западных ворот, значит, его совершенно не слышно. Ну а если лампочку оставить в темной бытовке и она начнет при этом мигать, то ее очень хорошо видно от западных ворот — так мы даже при южном ветре сразу зафиксируем сигнал нарушения.

— Правильно! — удовлетворенно сказал товарищ Мурасеев и продолжил далее мысль свою: — Ну так вот, а Иван Сергеевич что придумал: затянул все проволокой. Да как?! Я еле потом распутал. А ведь тут и смысл сигнализации исчезает…

— Да, — сказал Сашка и осторожно отхлебнул из стакана.

— Я вообще думаю, Александр Иванович, со временем перейти на фотоэлектронную сигнализацию.

— А что? Вполне есть смысл! — И Сашка осторожно понюхал корочку.

— Ну, разумеется, есть, мы же наверняка будем расширяться — это несомненно, ведь только в нашем микрорайоне на сегодня более двух тысяч беспризорных машин. А сколько может вместить наша стоянка. Кстати, сколько? Сколько у нас стоянко-мест? Если вдруг ревизия нагрянет, а Мурасеева Ве Ге не будет рядом. Сколько вы должны ответить?

— Триста сорок, — поднимая голову на левый угол рамы, где приколота бумажка с этой цифрой, Сашка отвечал.

— Правильно! — удовлетворенно произнес товарищ Мурасеев. — Если забудете, цифра всегда перед вами. Ну так вот, а машин две тысячи, и с каждым годом их становится все больше, число автовладельцев растет! Растет! — воскликнул радостно товарищ Мурасеев. — Вы только подумайте — две тысячи! В одном нашем микрорайоне… А-а… а если оглянуться, с чего мы начинали…

— С чего? — спросил Сашка, отхлебнув глоток.

— Что — с чего?

— Я спрашиваю, Владимир Георгиевич, с чего мы начинали?

— А-а… собственно, вы историю развития отечественного автомобилестроения хорошо знаете?

— М-м… откровенно говоря… того… не очень.

— Ну-у-у… это надо знать. Это вам, Александр Иванович, теперь обязательно надо знать… вам же работать, не-ет, так нельзя. Сами знаете, контингент у нас — ого-го-го! Тут тебе и доктора наук, тут тебе и артисты, и космонавт на пятом месте, хоккеист международного класса на триста третьем — «жигуль» последней марки. Нет-нет — так нельзя… а вдруг кто спросит? Да-а… А зародилось, знаете ли, все еще в тысяча девятьсот двадцать пятом году, мы закупили тогда у Франции сто машин марки «рено» и-и… тридцать, если мне не изменяет память, да, ровно тридцать машин марки «фиат» в Италии. Положено, так сказать, начало отечественному легковому транспорту. Ну «фиаты» недолго проходили у нас, выбоины московских тогдашних улиц им явно пришлись не по вкусу. «Рено» оказались повыносливее. Это, если вы видели фотографии тех лет, был автомобиль с откидывающимся верхом типа «кабриолет», скошенная, знаете ли, такая форма капота, за что «рено» был удачно прозван — «утюг». Да-а… поздновато, конечно, все же двадцать пятый год уже… Впрочем, если уж быть точнее, у нас легковой автомобиль появился, разумеется, много раньше. Были у нас раньше двадцать пятого года уже и американские «кадиллаки» и была одна английская «пирс-аррау» — огромная такая восьмиместная машина типа «фаэтон», она была национализирована у последнего русского царя еще в семнадцатом году, были у нас и австрийские «штееры», капризные, надо сказать, машинки, была даже одна русско-балтийского завода, но все это были случайные машины. А вот первая сотня «рено» и тридцать «фиатов» — это уже какое-то первое упорядочение легкового транспорта, я считаю — начало. Двадцать пятый год — это надо запомнить.

— Хорошо, — сказал Сашка, — запомню.

— Ну вот и порядок, спокойного вам дежурства, Александр Иванович.

— Спасибо, Владимир Георгиевич.

Уже два месяца жил Сашка без жены. Попил вина вволю, задолжал кругом, в том числе и полковнику, отчего страдал и ругал себя с похмелья крепко. И решил, что надо за ум браться, с долгами расплачиваться, Лариску от своей матери забрать и остаток жизни ей посвятить. Третий месяц он уже работал на платной стоянке, здесь нравилось ему. Да не в том дело, что нравилось, а просто было непохоже на все остальные работы, которые он перепробовал за свои сорок с небольшим. Приятно было Сашке постигать какие-то секреты новой работы. Подъехав, машина должна остановиться перед воротами, напротив круглого железного щита с четкой надписью черным по желтому «Stop». А Сашка, согласно инструкции, должен обойти ее со всех сторон, убедиться в исправности, в наличии запасного колеса, подфарников и всего прочего, чтобы утром, машину получая, автовладелец не востребовал бы с Сашки несуществующего колеса или утерянных подфарников. «В семье не без урода, — постоянно учит сторожей товарищ Мурасеев, — могут проскочить без запасного колеса или без подфарников, а потом потребуют. Уже был случай, сбрасывались на зеркало заднего обзора. Сейчас, разумеется, мы кое-чего добились — и в обмен на то, что оставили им каркасы, не отвечаем за наружные антенны и зеркала заднего обзора, но подфарники и запасное колесо по-прежнему на нас лежит». Так что по инструкции сторож-приемщик, прежде чем пропустить машину, обязан осмотреть ее. Но Сашке лень.

Сашка пьет чай, слушает маяк. За машиной если кто придет, номер назовет — Сашка карточку из правого ящика вынет, в левый переложит и опять сидит — хорошо! А вечером, когда уже нет товарища Мурасеева или, как сегодня, по воскресеньям, Сашка осмотр заменяет тем, что выходит из бытовки на крыльцо, слегка наклоняется на секунду-другую, словно бы рассматривая водителя, и, якобы узнав его, Сашка бодренько машет рукою, мол, проезжай, проезжай — я тебя уже знаю, выделяю из трех с лишним сотен остальных, свой! Это очень радует автовладельца — новый сторож и уже узнает его! — и автовладелец машет радостно из машины. Он тоже Сашку узнает, приветствует. Вот ведь как хорошо оба они устроились!