Владислав Артемов - Император

Ну что ж, попробуем и мы внити внутрь. Дерзнём, трижды перекрестившись, поплевав за левое плечо.

«Кто там?»

«Это мы, скорбные профаны! Со знанием своим и суемудрием своим приходим к вратам храма сего и требуем впущения быть в оный!..»

«Братья, оставьте за порогом все металлические предметы. Ключи, монеты, цепочки, нательные кресты... Ибо всякий входит сюда нищим и безоружным».

2

Ничего в этих местах не пропадает даром, всё копится для неведомых целей. Хранится, сберегается под спудом в необъятных подземных хранилищах, подвалах, штольнях, горизонтах. И возникает в оный день неожиданно, выходит на свет Божий, всплывает подобно тому, как мысль всплывает, извлекается из таинственных бездн подсознания.

Декораций в подвалах набрали достаточно, две дюжины клетей подняли наверх. Но трудники всё ещё бродят по складу, не могут остановиться. Реквизита всякого накопилось здесь так много, что не видно конца штабелям, полкам, сундукам, корзинам, грудам, ворохам, нагромождениям, россыпям. Все вещи мира. Рассортировано кое-как, на глазок. Без всякой системы рассовано по углам, расставлено как придётся вдоль стен. Как будто ось времени была вынута из бытия и вольно разбрелись, перемешались века, периоды, эпохи, стили.

Бронзовый подсвечник тобольского митрополита Евлогия высовывается из кучи пластмассовых китайских игрушек. Серебряный сервиз графа Орлова погребён под грудой солдатских сапог, списанных со склада 2-го батальона 33-й пехотной Кольской дивизии. Древнегреческая амфора, расписанная подвигами Геракла, прислонилась к помятому самовару мещанина Фёдора Авдеева из Пензы. Круглые очки с выбитыми стёклышками, примятые... Чьи бы это? А-а, точно-точно!.. Это же очки учителя самарской гимназии Глеба Димитриевича Дудакова. Того самого, что за год до революции послал письмо в газету «Искра». Призывал в письме своём «сбросить ярмо, разбить вековые цепи, повесить царя с супругой и чадами их»... Сохранилось письмо. Да-да-да-да... А в восемнадцатом отрезали Глебу Димитриевичу нос и уши в самарской ЧК. Вот очки-то и слетели, разбились. Не на чем стало им держаться... Забавно всё устроено в мире. Империи рушатся, а очочки вот они. Сбереглись в память об учителе гимназии из Самары. Как трогательно!

Попадаются здесь бесценные находки, уникальные, редкостные. Да вот хотя бы — связанные в толстенную пачку большие листы бумаги с подгорелыми краями, с надписью лиловыми чернилами на верхнем листе: «Ник. Гог. “Мёртв. Д.”, т. 2-й и т. 3-й». Лежит пачка косо, кое-как брошенная на сломанное колесо от брички. След сапога кощунственно отпечатался на титульной странице. А вот ещё (сердце волнуется от узнавания!) — старинный гранатовый браслет, дымящаяся козацкая люлька, пропавшая грамота, чёрная шаль, мушкетёрская шпага, гиперболоид, обрывок шагреневой шкурки, сундук мертвеца и бутылка ямайского рома...

А вот и он! Ну, наконец-то! Маленький собачий ошейник! Из простой верёвочки. О, как трогательно, как жалко. Слёз не удержать! Уберите поскорее эту верёвку и этот кирпич! Уберите, уберите с глаз подальше!.. Прогоните и его прочь! Человека, который мучительно мычит, водит руками, пытается что-то объяснить. Что может сказать мне немой? Какими словами оправдаться?

Вперемешку с ценнейшими артефактами попадается всякий мелкий сор: обёртки от шоколадных конфет, синенькие билеты в кинотеатр с оторванным «контролем», плоские палочки от мороженого, латунные пуговицы... Пригласительный билет! Да-да, и он тоже здесь. Билет тёмно-серый, с золотым тиснением. Бархатистый на ощупь, как будто обросший нежным мхом. Золотое тиснение уже немного потускнело и осыпалось, подобно тому как стираются, зарастают буквы на старом надгробии.

Хох! А вот и самое свежее — кукла с выколотым глазом! Недавнее поступление. Надо же, и она уже навеки хранится здесь, среди бесценных сокровищ мира. Это всё вещи никому теперь не нужные, бесполезные, отданные людьми без всякого сопротивления и сожаления при последнем переходе, в конце долгого жизненного поприща.

Кажется, могучие природные силы и напряжения сошлись некогда в этом месте, раздвинули земные пласты, образовали тёмное, гулкое пространство, пределов которого никто никогда не видел, не знал. Никто и никогда не мог дойти до конца этого склада. Хотя бывало, отходили стадий на пятнадцать вглубь от выхода. Забредали, зачарованные, в самые глухие углы. За которыми, впрочем, открывались всё новые и новые ходы, новые кривые тоннели, уже совсем мёртвые, безжизненные. Такие дикие, что не только нога человека, но даже и нечистое копыто редко туда ступало.

Когда угасал фонарь, истратив аккумуляторы, можно было видеть, что не совсем уж и полная стоит тут темнота. Как будто бы видится вдали тёмное свечение, чуть колеблющееся багровое зарево. Сочится свечение это изнутри, из-за дальнего поворота, из-за невидимых горизонтов, полого уходящих всё ниже и ниже. Говорили, что это свет Пандемония, древней столицы сатаны в аду. Иногда доносились оттуда как будто бы звуки работы неусыпающей молотилки. Слышались сдавленные, глухие стенания, ропот, невнятные выкрики как будто огромной толпы, целого океана людей. Но стоило остановиться, прислушаться, и всё мгновенно стихало, слышался только стук собственного сердца в ушах.

Говорили, что давным-давно, ещё при Советах, выбрели оттуда на свет косматые, обросшие бровями, бородами и шерстью люди, заблудившиеся некогда в этих пещерах. Но что они там видели, никому узнать так и не удалось. Во-первых, все были седые, ослепшие, как кроты, а во-вторых, никакого толку добиться от них не удалось. Несмотря на то что следователи использовали методы перекрёстного допроса и вообще применили весь страшный арсенал тогдашних средств дознания. Что-то непонятное науке произошло со спасёнными людьми. Впрочем, назвать их спасёнными можно только условно. Из путаных отчётов судебных экспертов следует, что они внезапно «прекратили биологическое существование». Можно предположить, что эти люди, каким-то образом убежавшие, выскользнувшие из ада, полопались во время следствия, подобно глубоководным рыбам, если их вытащить из океанской бездны...

3

Святые люди предсказывали. Перед самым концом ватаги бесов выйдут из преисподней, примут вид человеков, наденут приличную обувь и смешаются с обыкновенными людьми. Пришла пора попристальнее всмотреться нам в потусторонние тайны.

Участники совещания прибывают, прут отовсюду, осаждают регистратуру, ругаются вполголоса. Это всё законченные и совершенные в своём роде человеческие особи, рождённые из чёрной пены жизни. Показывается из-за угольной горы очередной гость. Хромает на кривых птичьих лапах. Далеко вперёд выдаётся нос. Выбрит чисто, да так густо надушился, что, когда подходит к дверям, у всех резь в глазах. У иных и слёзы брызжут. Объявляет глашатай торжественно: