Виктор Рябинин - Потрошители морей

— Дождались!

Не успел я разделить с Дэном его непонятную радость, как меня накрыл обвальный грохот пушечного выстрела с галеона «Ури де Лима». Больше-то стрелять было некому, как я смекнул незамутнённым краем сознания. Залп больно ударил по ушам, но не успел я проверить на месте ли они, как на палубе раздался взрыв брандскугеля и треск ломаемого ядром дерева мачты. Тут же послышались вопли раненых, меня забрызгало чьей-то горячей кровью, перед лицом упала сверху чья-то нога с торчащей розовой костью наружу, а сзади, прямо у ног, рухнула разнесённая в щепки бизань-мачта. В воздухе запахло серой и скотобойней, глаза заволокло розовым туманом, а желудок начал непроизвольно очищаться. Мне вдруг стало легко на душе, во всём теле появилась какая-то ангельская окрылённость, и я ненавязчиво подумал, что это конец. Конец мгновенный, без боли, судорог и отпевания. Тем более, что над останками моего распростёртого тела что-то утробно и гулко ухнуло на разные голоса, а под ещё тёплой телесной оболочкой почувствовалась дрожь развёрстой земли, принимающей меня в своё лоно. Со всех же сторон слышался зловещий вой голосов загробного мира, щедро пересыпаемый злобными проклятиями. И я понял, что ад для всех един и что нас там много. Вот так я и умер в первом же бою, не познав радости победы и обещанной награды».

КРУГИ НА ВОДЕ

«— Бросай бомбы, стреляй в упор! — прорезал моё сознание чей-то грозный рык, а когда следом неведомый глас взревел:

— Вперёд, на абордаж! — я смутно понял, что ещё жив, тем более, что Дэн Ломовик уже ставил меня за шиворот на непослушные ноги.

Любой вооружённый человек, впервые вступая в бой на бранном поле, может хотя бы укрыться от противника среди обильной растительности. Он в этом случае способен спокойно выбрать себе цель и либо нанести сокрушительный удар неприятелю, либо заманить противника в ловушку, чтобы расквитаться с ним с пользой для дела и без вреда для себя. Во поле всегда есть место для манёвра. А тут, на палубе, когда ни черта не видно за фальшбортом, а впереди одна вода и некуда податься, какой манёвр или дислокация?

Однако, раздумывать уже не приходилось да и не было времени, ибо я уже стоял рядком с другом Дэном и бросал штурмовую сеть на борт испанца, а когда она своими железными когтями зацепилась за планшир галеона, я беспамятной кошкой бросился на неё и с необычайным проворством вскарабкался на борт чужого корабля, угодив прямо в гущу рукопашного боя. Я дрался как лев, но лишь по прошествии довольно длительного времени мог полностью сложить в голове картину того боя.

Итак, когда «Ури де Лима» разрядил по нам носовые пушки, нанеся значительный, но не смертельный урон, наш «Ганимед» умелым манёвром капитана Моргана вышел из-под прицельного огня орудий испанца. В ответ на это галеон повернулся к нам бортовыми орудиями своего главного калибра. Думая, что носовые пушки сделали своё чёрное дело, срубив мачту и покрошив часть команды, капитан «Ури де Лима» готовился к последнему акту трагедии на море. Он решил безнаказанно и просто расстрелять в упор наш подбитый корабль. Однако, флотоводец «купца» видимо забыл, что имеет дело с пиратами, для которых «на миру и смерть красна», как говорил мне ещё киевский учитель Егор Перегуд. У флибустьеров та же присказка, но только за деньги.

Да, напрасно предвосхитил события капитан «Ури де Лима», поверил в свою удачу преждевременно, и поэтому проиграл. Пока он, уверенный, что нанёс упреждающий и непоправимый удар по нашему фрегату, выбирал ещё более удобное положение для завершения боя полной победой, капитан Морган успел-таки вывести свой корабль на прямой залп пушками прямо в борт галеона. И ответ 24-фунтовыми ядрами и разрушительными книппелями незамедлительно последовал, как кара небесная, как отмщение за испанское безрассудство и наглость, сметая с вражеской палубы такелаж и живую силу. Правда, не всю. В этом я убедился сам, едва ступив на палубу испанца. Вернее, был внесён на плечах, безудержно ринувшихся на абордаж пиратов. Зато сам корабль оставлял желать лучшего, фок-мачта была разнесена в щепки, грот-мачта одиноко маячила без парусов, а бизань и вовсе волочилась за кормой. А на палубе было скользко от крови и мозгов. Убитые лежали грудами, а раненые стенали, прося пощады, кляня судьбу и капитана. По крайней мере, мне так показалось в наступательной горячке. Но видение было не долгим, так как от квартердека и со шканцев, с полубака и открытых ахтерлюков на палубу стали стекаться вооружённые люди, грозя нас смять и выкинуть за борт. Испанцы орали что-то героическое, потрясая холодным оружием и поливая нас свинцом из огнестрельного. Много наших полегло, как потом при пересчёте оказалось, но и неприятель понёс значительный урон, как в живой силе, так и в оружии. Именно тогда я обзавёлся надёжным мушкетоном безотказного боя. Это сейчас, в кабинетной тиши, хорошо вспоминать дела давно минувших дней. А тогда!..

Тогда я просто не помнил себя, видя пред собою лишь лютого врага, целившегося в твою неприкрытую грудь, заносящего над твоею головой окровавленную саблю или просто достающего твой круглый череп куском рангоута. Здесь наступал момент истины, или ты, или тебя, или вы оба, но уже в гробу. Да и то не в настоящей домовине для тления, а в голом виде ради прокорма морских гадов, как это принято у нас, морских волков.

Я дрался отчаянно и безоглядно, словно спущенный с цепи пёс. Сабля моя не знала покоя, снося головы направо и налево, отсекая конечности без разбора, и я непременно бы пал смертью храбрых, если бы не Ломовик! Да, я сложил бы голову в горячечном бреду безумного палубного сражения, не помня себя и окружающий мир, если бы не Дэн!

— Чёртов Инквизитор, — орал он мне в ухо, — Дик, забери тебя дьявол в преисподнюю, не маши крыльями словно мельница, рази врага куда достанешь, руби без жалости, как учили.

И тут до меня дошло, что я должен убивать по-настоящему, а не только в воспалённом воображении. Убивать безжалостно и насмерть! И тогда моя голова сама собой вспомнила все наставления мистера Флауера и уроки ловкого Ле Гаскона. Даже всё моё тело стало гибким и упругим в движении, и тогда я стал сражаться не на живот, а на смерть, возблагодарив бога, что ещё жив и могу принести пользу всему Береговому Братству.

Да, я хорошо зарекомендовал себя в тот день, как воин и как верный присяге пират. А когда увидел самого капитана Моргана с обнажённой шпагой в одной руке и с пистолью в другой, сражавшегося на шкафуте с офицерами галеона, то и вовсе озверел, теряя счёт убитым и раненым собственной саблей.

— Трепещите испанские собаки, — успевал я орать не своим голосом, пугая неприятеля не только нечленораздельными звуками, но и своим кровавым видом мясника.