Виктор Рябинин - Потрошители морей

Скоро денежные дела были улажены без скандалов и претензий, а я на правах хозяина давал прощальный ужин, как говорится, от щедрот души. То есть, безо всякого ограничения в потреблении. В самый разгар веселья Стивен Гланд спросил Лейзеля Блоха:

— Алоиз, а что тебя задержало на острове Барбадос? Может ты отыскал ещё одну пещеру с золотом?

Блох долго смотрел куда-то в пространство, а затем тихо произнёс:

— Я побывал на Тортуге.

— Зачем? — вырвалось у меня.

— Чтобы осмотреть места, воспетые пиратами всего мира, — твёрдо ответил архивариус и, может быть, впервые правдиво, так как прозвучало это вполне убедительно.

Следующие два вечера мистер Блох посвятил истории, флоре и фауне, а также товарно-денежным отношениям на Черепашьем острове, порою останавливаясь по нашей просьбе и на иных достопримечательностях Тортуги. Ни пиратов, ни их кладов мистер Блох, естественно, там не обнаружил, но мы, тем не менее, выслушали отчёт путешественника со вниманием, не перебивая глупыми вопросами завзятых домоседов. Лишь в самом конце второго дня заседания нашего географического общества я ненароком спросил докладчика:

— Друг Лейзель, а что-нибудь от заведения Лоры Витоль осталось, хотя бы в воспоминаниях древних аборигенов? Или время всё засыпало пеплом забвения?

Бывший архивариус немедля ушёл в себя, словно юнец застигнутый на месте аморального преступления, а затем обвёл нас загоревшимся глазом и гулко произнёс:

— Притон «Счастливое избавление» процветает и даже оброс гостиничным комплексом, но по самой дорогой цене идут номера в центральном «Убежище мадам Лоры», построенном ещё в XVII веке, если верить рекламе.

Далее мистер Блох бегло обрисовал достоинства этой жемчужины острова, много внимания уделяя знойным танцам девиц всех мастей в лёгких накидках из абордажных сетей пиратов в питейном зале притона, и встречах по интересам вне его. Скромно рассказал, без подробностей. Да и что он мог добавить в красочный рассказ моего предка Афанасия, спустившего не одно состояние на своём заслуженном отдыхе? Разве что теперешние расценки. А вот они-то, как говорится, кусались до кости, ибо Лейзель в рассказах всё более упирал на ночные прогулки вдоль полосы прибоя, умалчивая о номерах с балконом. Поэтому, войдя в его нищенское положение, мы не ставили библиотекаря в неловкое положение расспросами о расходах по проживанию в злачных местах зарубежья. Тем более, что на другой день наши гости серьёзно намеривались нас покинуть и не успевали в реестр расходов добавить иногороднее путешествие. Однако, скорое расставание и на сей раз не состоялось. Утром, уже при прощании, Пелагея, вышедшая с Азалией помахать дорогим гостям рукой, вдруг спросила:

— Блох, а Блох! А за каким бесом ты вырыл ямы за нашим домом. До сих пор ни у кого руки не доходят их засыпать. Может, это какие-то твои обрядовые капища либо заготовки для отхожих мест?

Лейзель Блох и Гриша Гроцман тут же прекратили прощальные сборы, а старший из них сказал:

— Полли, за ваше гостеприимство и долготерпение, а также на добрую память о нас, мы готовили для вас достойный сюрприз.

— И где же он, — не растерялась моя Палашка.

Мистер Блох странным образом посмотрел на Гришу, словно конь на нерадивого наездника, тот в ответ загадочно кивнул головой и произнёс:

— Уважаемый Дик Блуд, вы получите свой подарок в наилучшем виде, но чтобы не испортить его обыденностью, не согласитесь ли отправиться на пару дней к друзьям в Санта-Барби, чтобы мы наедине смогли подготовить для вас свой неожиданный сюрприз?

— На три дня, Дик, на три полноценных дня, — поправил мистер Блох и добавил:- А уже утром четвёртого, милости просим к нам в гости за подарком.

Долго уговаривать меня не пришлось, так как предложение было и таинственным и заманчивым, а главное, не требовало дополнительных затрат. И я уехал на три дня в гости к Энтони Гопкинсу, прихватив с собой несколько рассказов из жизни российских аграриев под гнётом нормандского капитала.

Три дня в городе пролетели незаметно. В приятном обществе Тони и его жены Каролины забывались все пресные заботы бытия, а время заполнялось весенней литературой и цветной мозаикой яркой флористики. Однако, верный данному слову, на четвёртый день я в наёмном механическом экипаже прибыл на родное подворье. Меня встретила торжественная тишина усадьбы и лукавые физиономии домочадцев, ожидающих моей реакции на презент господ путешественников. Так как я не выказывал щенячьей радости от встречи с родным домом и не требовал подарка немедленно, то меня чуть ли не под руки повели к месту былых земляных работ на задворках дома. И вот только тогда, когда мы всею свитою завернули за угол дома, только тогда я удивился во весь рост, ибо предо мною предстало зрелище не предполагаемое моим бедным разумом даже в часы длительного застольного досуга у издателя, когда мы с ним пытались угадать суть подарка библиотекаря и его подручного.

— Блуд, — спрашивал меня Энтони, зная о готовящемся сюрпризе, — а каким архитектурным излишеством смогут тебя удивить ваши кладоискатели?

— Не могу даже предположить, — с грустной скромностью отвечал я, — но, по всей видимости, это будет какой-нибудь излишний в своей помпезности монумент в мою честь.

Как ни странно, но я был недалёк от истины, ибо то, что я увидел у задней стены дома, было возведено не только ради меня, но и в честь моего достославного предка. Я даже умылся слезой восторга и умиления от увиденного, как пишут о том известные романисты в своих замечательных книгах. А сильнее этого, мне уже не сказать. Передо мной предстало материальное воплощение плодов буйной чужой фантазии в нашей частной жизни. Однако, у меня не возникло чувства протеста. Наоборот, я преисполнился благодарностью моим гостям за слетевшее вдруг ко мне умственное озарение вослед их подарку. Но это было чуть позже, сейчас же моему взору предстало чудное творение рук человеческих.

В четырёх шахтёрских ямах Аль да Резотто красовались глубоко вкопанные сосновые столбы выше человеческого роста между которыми были натянуты три гамака. Над столбами возвышался навес от непогоды, а часть стены за ними была обшита просмоленной доской. Впереди же этого лежбища находился грубо сколоченный стол со скамьями по бокам и с ведерным бочонком поверх. Сбоку стоял ящик из горбыля с плотно закрытой крышкой. А на пятом столбе в яме от Гарри-коронера была укреплена доска с красиво выжженной надписью: «Приют корсара».

— Ну, как вам наш сюрприз? — спросил скромно улыбающийся Гриша.

— Это уголок каюты пиратского корабля, — пояснил Лейзель Блох, — вот койки для троих, — и он указал на гамаки, — а вот рундук с солониной и анкерок с ромом, — указал он на деревянный короб и бочонок на столе. — Всё будет для вас под рукой добрейший Дик Блуд, справедливый Билли Понт и верный Стивен. Всё для вас, — повторил он и погладил анкерок по боку. — Владейте, вспоминая нас и пиратов. Если не всех, то хотя бы Афанасия Приблудного, который свёл нас через века, — и архивариус почти прослезился, ибо это было прощание друзей у обжитого за эти годы гнезда.