Симона Бовуар - Воспоминания благовоспитанной девицы

О детстве отца мне известно не так много. Прадед мой был налоговым инспектором в Аржантоне. Своим сыновьям он оставил, должно быть, порядочное состояние, потому что младший впоследствии жил на ренту. Старший сын, то есть мой дед, унаследовал, кроме прочего, владение площадью двести гектаров; в жены он взял юную девицу с севера Франции из многодетной буржуазной семьи. То ли по склонности, то ли потому, что завел троих детей, он поступил на службу в Париж; служил долго, выбился в начальство, дослужился до ордена. Жил он с размахом, превышающим его положение. Детство мой отец провел в богатой квартире на бульваре Сен-Жермен и привык если не к изобилию, то, во всяком случае, к комфорту и достатку. У него были старшая сестра и старший брат, бездельник, шалопай, грубиян и забияка. Отец мой, напротив, был хрупким ребенком, не переносил насилия и свою физическую слабость компенсировал обаянием; он был любимцем матери и учителей. В своих вкусах и склонностях он упрямо противостоял старшему брагу. Равнодушный к спорту и физическим упражнениям, он страстно любил читать и учиться. Мать поддерживала его, опекала; он же во всем ее слушался. Бабушка моя родилась в строгой буржуазной семье, неколебимо верившей в Бога, труд, долг и добродетель. Она требовала от сына, чтобы он прилежно учился; каждый год Жорж исправно получал первую премию в коллеже Станисласа. Летом он набирал себе класс среди фермерских детей и занимался их обучением. Сохранилась фотография: отец запечатлен посреди двора в Мериньяке, окруженный десятком других детей — мальчиков и девочек, горничная в переднике и белой наколке держит поднос со стаканами, в которых разлит оранжад. Бабушка умерла, когда моему отцу было тринадцать; он безмерно страдал от тоски и одиночества. Мать была для него воплощением правопорядка. Дед же мой оказался не способен взять на себя эту роль. Он, конечно, был благомыслящим: ненавидел коммунаров, декламировал стихи Деруледа {10} 10 Дерулед Поль (1846–1914) — французский писатель, драматург и политик, выступавший против республики; патриот и националист. Автор стихотворных сборников «Марши и военные сигналы» (1881), «Крестьянские песни» (1894) и др. , — но больше думал о своих правах, нежели о долге. Он занимал срединную позицию между аристократом и буржуа, между землевладельцем и служащим, с почтением относился к церкви, но церковных обрядов не соблюдал; он не чувствовал себя незаменимым членом общества и не брал на себя никакой ответственности. Дед исповедовал умеренное эпикурейство. Спорт для себя он выбрал почти столь же изысканный, как фехтование — так называемую «тросточку», и даже получил в этой области звание «прево», чем несказанно гордился. Дед не любил ни споров, ни хлопот и детям своим предоставил самим решать, как устраиваться в жизни. Поэтому Жорж продолжал блистать лишь по тем предметам, которые его интересовали, то есть по латыни и литературе, первые же награды получать перестал — бросил стараться.

После выплаты определенных компенсаций Мериньяк должен был перейти в собственность к моему дяде Гастону. Уверенный в надежности своего положения, Гастон ничем в жизни не занимался. У моего отца на будущее не было никаких гарантий; младший в семье, любимец покойной матери и первый ученик в классе, он вынужден был отстаивать свою индивидуальность. Он знал, что талантлив, и собирался пустить свой талант в дело. Карьера адвоката казалась ему заманчивой, поскольку предполагала публичные выступления, а отец уже в то время любил красиво говорить. Он поступил на юридический факультет, но впоследствии я неоднократно слышала от него, что, если бы не правила приличия, он записался бы в Консерваторию актерского искусства. Это не были пустые слова: отец действительно больше всего на свете любил театр. В студенческие годы он открыл для себя авторов, которыми в те годы зачитывались все, и по ночам с восторгом глотал Альфонса Доде, Мопассана, Бурже, Марселя Прево, Жюля Леметра. Но еще большее наслаждение он испытывал, когда сидел в партере «Комеди Франсез» или «Варьете». Он пересмотрел все пьесы, был влюблен во всех актрис, боготворил всех великих актеров. Чтобы быть на них похожим, он брил бороду и усы. В ту эпоху в гостиных была мода на домашние комедии; отец стал брать уроки дикции, постиг гримерное искусство и начал играть в любительских спектаклях.

Необычное увлечение моего отца объясняется, на мой взгляд, его социальным положением. Благородное имя, семейные связи, дружеские контакты детских и юношеских лет — все как будто подтверждало его принадлежность к аристократическому кругу. Он воспринял нормы и принципы этого круга; любил красивые чувства, благородные манеры, элегантные жесты, изысканную непринужденность, блеск, легкомыслие, утонченную иронию. Тяжеловесная добродетельность буржуазии повергала его в уныние. Благодаря великолепной памяти он шутя сдавал экзамены и годы учения потратил большей частью на удовольствия: театры, бега, кафе, светские салоны. Такая низменная вещь, как успех в делах, мало его заботила; получив диплом, он не стал утруждать себя написанием научных работ и поступил в апелляционный суд секретарем к одному известному адвокату. Все, что достигается трудом и потом, внушало ему презрение; он считал, что ум, талант, благородство, привлекательность либо даны человеку от рождения, либо не даны вовсе. К несчастью, внутри той касты, к которой он себя причислял, он ничего не значил: хотя имя его и предворяла благородная частица, он не мог похвастаться знатным происхождением — посему клубы и великосветские салоны были для него закрыты; жить на широкую ногу не хватало средств. Он мог бы занять солидное положение в буржуазной среде, стать видным адвокатом, отцом семейства, уважаемым гражданином — но он этого не ценил. Отец пришел в жизнь с пустыми руками и презирал все, что надо было приобретать. В его положении выход был один: производить впечатление.

Но, чтобы производить впечатление, нужны зрители; природу и уединение отец не любил: ему требовалось общество. Профессия адвоката забавляла его возможностью говорить, выступать перед публикой. В молодости он уделял огромное внимание своему внешнему виду и выглядел совершенным денди; он с детства постиг науку очаровывать и имел репутацию блестящего собеседника и покорителя сердец. Впрочем, столь скромные успехи не могли удовлетворить его: они поднимали его до весьма невысокого ранга в светских салонах, где прежде всего ценились богатство и древность родословной. Чтобы переиначить систему ценностей, принятую в тех кругах, надо было бросить вызов обществу, а коль скоро низшие классы в глазах отца вовсе не существовали, ему пришлось занять положение вне общества. Одним из способов свести счеты с реальностью, подчинить ее воображению является литература; но отец, хоть и был страстным читателем, все же понимал, что писать книги не каждому по плечу: это занятие требует специального таланта, долготерпения и напряженного труда. Это работа затворническая, публика присутствует в ней лишь умозрительно. Театр, напротив, предлагал отцу идеальное решение всех его проблем. Актер от мук созидания избавлен; его ждет уже созданный другими мир, где ему уготовано место. Он входит в этот мир телесно, на глазах у публики, которая тоже присутствует на зрелище телесно и которой отведена роль зеркала, покорно воспринимающего и отражающего образ. Актер на сцене — полновластный господин, он существует взаправду и чувствует себя поистине всемогущим. Особое удовольствие доставлял отцу ритуал преображения: надевая парик или приклеивая бакенбарды, он прятался за ними, исключая возможность прямого контакта с миром. Он не был ни аристократом, ни плебеем; неопределенность положения научила его гибкости; отказавшись от реального существования, он мог стать кем угодно; он сумел превзойти всех.