Кэрри Лонсдейл - Не обещай себя другим

– А ты не можешь попросить отсрочки? По семейным обстоятельствам.

– Старая песня. Эл на это не купится.

– Но это же правда.

Я ловлю на себе его взгляд.

– Отец знает, где сейчас мама.

– Он сказал тебе?!

Ян кивает.

– Он купил в Вегасе небольшую квартирку и поселил там маму после ее освобождения. Он же подыскал ей работу в местной химчистке.

Я крепко сжимаю его руку.

– Все эти годы он поддерживал ее и рассчитывает, что я буду делать то же самое. Вот только видеться с ней я не могу, разве что она сама на это решится.

– Почему?

– Джеки неуправляема. Мама считает, что ей лучше держаться от меня подальше, иначе может случиться беда.

– Но это же было так давно. Наверняка она сумела приспособиться к своему состоянию.

Ян пожимает плечами.

– У мамы есть помощница – медсестра или что-то вроде того. Она безотлучно находится рядом с мамой. Помогает ей планировать время и сопровождает в поездках. – На губах Яна проступает улыбка. – Теперь-то мне ясно, почему отец так много работал. Ему надо было накопить денег. Они с мамой спланировали все заранее. А потом он убедил меня в том, что ей нужна свобода, что она не хочет больше возвращаться к нам. В действительности все было наоборот. Мама ушла, потому что очень сильно меня любила и не хотела подвергать мою жизнь опасности.

– Ян, мне так жаль. – Я крепко обнимаю его, и он кладет голову мне на плечо.

Я шепчу его имя, и Ян поднимает лицо. Я целую его. Он отзывается с неожиданной страстью. Все дальнейшее происходит немыслимо быстро. Ян подхватывает меня на руки и несет к кровати. Еще минута, и наша одежда валяется на полу.

Наша страсть всегда отличалась многообразием красок. В ней было много чувственного и соблазнительного, дикого и неукротимого. Но этот накал чувств выводит все на новый уровень. Каждое движение Яна добавляет пыла моим желаниям. Я принимаю его, как принимаю все то, что он готов отдать мне.

Наконец, с последним взрывом чувств, мы растягиваемся на кровати и дышим, дышим взахлеб. Мы лежим так в полной темноте, пока пульс не возвращается в норму. Я начинаю задремывать, как вдруг на мне плечо падает капля. За ней вторая.

Ян.

Брови у него сведены, глаза смотрят с невыразимой печалью.

– Ян. Любовь моя .

Я обнимаю его, и мы лежим так, пока не погружаемся в сон.

Нельзя смотреть прямо на солнце, иначе оно обожжет вам сетчатку. Моим родителям хватило здравого смысла внушить мне эту истину. Мы с Эйми учили этому же Кэти, которая проявляет теперь разумную осторожность. Я тоже слушался взрослых, но бывают моменты, когда ты просто вынужден взглянуть на солнце. Оно может ослепить тебя, отразившись от окна проезжающей машины. Или вот стоишь под деревом, намереваясь сделать снимок. Ветер качнет листок, и в открывшемся просвете засияет солнце. И вот уже перед глазами пылают очертания листка или квадрат, совпадающий по форме с окном машины. В таких случаях я моргаю и моргаю, пока изображение полностью не исчезнет.

В моей памяти запечатлелись два образа моей матери. Дар памяти, который все время со мной. Но в отличие от солнечного отпечатка, который бледнеет понемногу и исчезает, эти образы больше похожи на снимок. Подобно ему, они со временем выгорают. И все же, теряя яркость, они остаются на месте. Их невозможно сморгнуть. Они будут преследовать меня до самой смерти.

Я вспоминаю свою мать с пистолетом в руке. Она смотрит на меня, и ее лицо искажается от ужаса при мысли о том, что она натворила. То, как это изображают в фильмах, ничуть не напоминает реальность. Настоящий страх поглощает вас полностью. Почувствовать его может даже наблюдатель. У него привкус пыли, масла и асфальта. Я до сих пор ощущаю страх своей матери. Вижу момент, когда она вдруг осознает, что навсегда потеряла меня. Что не может быть той матерью, которая мне так нужна.

А вот и второе воспоминание. Мы с родителями устроили пикник на берегу озера. Мне восемь лет. У отца редкий выходной. Весь день мы ловили с ним рыбу – под присмотром мамы, которая сидела, опершись о дерево, с книжкой в руках. Мы сделали перерыв на обед, и я спросил, что она читает. Это был Уолт Уитмен – «О я! О жизнь!». Мама предложила почитать мне вслух, но я отказался. Я был восьмилетним мальчишкой, которому хотелось поскорее проглотить сэндвич и снова взяться за удочку. Какое мне было дело до романтической прозы? Уитмена я прочитал только в колледже. Под руководством нашего профессора мы разобрали эту вещь строчка за строчкой. Знай я в свое время подлинный смысл поэмы Уитмена, меня бы наверняка заинтересовало, не ставит ли мать под сомнение собственное существование. Что, если она пыталась понять, есть ли смысл в ее жизни? А может, она просто чувствовала себя беспомощной? Догадывалась ли она о том, что выбранный путь рано или поздно уведет ее от меня? Знай я об этом, обязательно выслушал бы ее – просто чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

В тот день мама казалась довольной жизнью. Она то и дело улыбалась, разговаривая с отцом. А тот все перешептывался с ней о чем-то, будто вовсе забыв про рыбную ловлю. Со стороны могло показаться, что перед вами – идеальная семья. Но то было затишье перед бурей. Последнее мое светлое воспоминание.

Приехав с Эйми к ее родителям, мы застаем схожую сцену. Кэтрин сидит во дворе, прижавшись спиной к гигантскому сикомору. На коленях у нее – раскрытая книжка. Хью пристроился тут же, с чашкой чая в руках. Рубашка у него закапана маслом, на подбородке тоже масляное пятно. Возился, должно быть, в гараже со своим «Мустангом». При виде этой картины я невольно вспоминаю то давнее воскресенье на берегу озера.

Эйми чувствует, что мысли мои блуждают где-то далеко, и крепко сжимает мою руку.

– Время, – шепчет мне Эйми. – Время смягчает боль. Просто нужно немного подождать.

Я верю ей. Она знает, что говорит. Но пока что я не готов сделать шаг вперед.

– Даже не знаю, как мне быть с мамой.

– Со временем разберешься. Доверься своим инстинктам. Как-никак, это они привели тебя ко мне.

Она улыбается, и на мгновение я забываю обо всем. Есть только Эйми, наше с ней прошлое и будущее. Вопль Кэти возвращает нас к действительности.

– Папа! Мама! Вы вернулись! – мчится она ко мне.

Я подхватываю ее на руки, и она звонко чмокает меня в щеку.

– Я уже соскучилась. – Кэти кладет голову мне на плечо.

– Я тоже, Кэти-кексик.

– Ну как, ты был у своего папы? Мама сказала, вы едете к нему домой.

Я смотрю на Эйми, и та качает головой. Кэти ничего не знает о его болезни.

– И я хочу с ним встретиться, – говорит девочка.

Мне бы тоже этого хотелось. Но пришлось ограничиться тем, что я показал отцу фотографии Кэти, снятые на телефон. Отец наотрез отказался встречаться с девочкой. Не захотел, чтобы та запомнила его таким – прикованным к постели, на пороге смерти. Сам я думал иначе. Но если я чему и научился за последнее время, так это уважать чужие желания.