Марина Москвина - «Я ухожу, как воздух между пальцев…»

Ты заглянул в комнату, улыбнулся и вышел, закрыл дверь.

На обратном пути ты сказал мне: — Махать руками, это ерунда. Даже Кашпировский не машет руками, а только сидит и пялится с экрана. — Представляю, — ответила я, — какое на Ольгу это произвело бы неприятное впечатление. — А ей можно вообще ничего не говорить, — сказал ты. — Даже к ней в гости не ходить. Села у себя дома на кухне и сделала свое дело. Это как нищему незаметно положить в карман рублик.

Однажды мы возвращались от Седова — был жуткий снегопад. Мы зашли в телефон-автомат, ты кому-то хотел позвонить. И вдруг начали сочинять сказочную повесть, как один Пахомыч, ему тоже надо было из города позвонить по серьезному делу, заходит в автомат, набирает номер. «Бум-бум-бум!» — ему постучали монеткой в стекло. Тот обернулся, а за ним в очереди… черт-те кто за ним стоит!

— Вы попали в волшебную страну, — сказали Пахомычу в трубке. Он выходит, а мир вокруг него разъезжается по швам. Мы вышли из автомата, снег в глаза, не видно ни зги! Какая-то пушкинская мела в тот вечер метель! И неожиданно из снежной мглы крикнули:

— Челентано!

Ты остановился.

Так я узнала про это шикарное прозвище.

Мы везде гуляли втроем, весной, осенью, зимой ходили по бульварам, полная расслабленность, вы с Седовым все время хотели — то театр сделать, то кино…

— Мы могли бы делать кино, — ты говорил, — собрать несколько живых людей и сделать. Как эти англичане — трое — всех оскорбляют и смеются надо всем, что свято для Англии. Берут, например, спор протестантов и католиков: можно или нельзя пользоваться противозачаточными средствами. Сюжет такой, — рассказываешь ты. — В огромной комнате двадцать человек детей. Входит изнуренный человек и говорит: «Дети мои! Ужасное известие». Все: «Папа, папа! Что случилось?» «Меня лишили работы. И теперь я не смогу вас кормить. Придется мне сдать вас на медицинские эксперименты. Другого выхода нет». Мать постоянно стирает, изнуренная. Ее играет мужик. «Есть выход, — говорит один мальчик. — Оторвать тебе, папа, яйца». «Нет, — возвышенно говорит отец. — Что бог подвесил, должно висеть». С песнями идут дети на медицинскую экспертизу. Там протестанты и католики спорят — пользоваться презервативами или нет. С религиозной точки зрения.

Так мы болтались иногда целыми днями и строили прожекты. То зайдем в ТЮЗ — на «Елизавету БАМ» — кто-то тебе оставил контрамарку. Ты шагаешь по улице, залитой солнечным светом, будто на подиуме — в новенькой кожаной куртке, знакомым девушкам в иномарке небрежно махнув рукой, а мы с Седовым стоим и глядим на тебя восхищенно:

— Тибул, — говорит Седов.

Ты проходишь в кассу.

— Вам сколько контрамарок? — спрашивают у тебя, хотя билеты распроданы на год вперед. — Одну?

— Три!

Седов снимает сандалии, забирается с ногами в бархатное кресло на первом ряду. Естественно, больше десяти минут сидеть и смотреть, как играют другие актеры, вы не можете. И вот он опять надевает сандалии, и мы направляемся в «Пингвин», где я покупаю на всех мороженое — нам с Седовым — банановое и ванильное, а тебе — шоколадное и малиновое. Идем — едим вафельные рожки, встречаем знакомых, даем откусить. Мы тогда очень много знакомых встречали на улице, где они все?..

Как-то раз повстречали композитора Шаинского. Я с ним делала передачу на телевидении, он меня увидел, стал рассказывать, что сочинил серьезное музыкальное произведение (а то за песни маловато платят!). И уже исполнил его с оркестром во Владивостоке.

— Очень большое! И очень серьезное, — для пущей важности повторил крошечный Владимир Шаинский, горделиво поглядывая на тебя снизу вверх. — Я его назвал «Клавир».

— …Хорошо темперированный? — спросил ты участливо. — Ну, желаем, чтобы ваши доходы, — сказал ты ему на прощание, — выросли крупнее дальневосточных крабов!..

А иной раз закатимся на какой-нибудь литературный семинар… Помнишь, в Доме детской книги читали трагический рассказ, как один негодяй собрался утопить котенка. И все никак у него не получалось. То одно помешает, то другое.

— Тут надо так, — сказал ты. — Вот он решил, значит, извести своего котенка, но это было невозможно. То он себе руку отрубил, когда хотел его топором зарубить, то камнем ногу себе перебил в трех местах. Еще разные попытки предпринимал на протяжении рассказа, практически всего себя изувечил. А котенок рос, рос и вырос большим пушистым котом, который очень любил своего хозяина…

Как-то на Чистых прудах встретили твоего приятеля Дика, дворами, дворами пошли к нему в гости, он сторожил черную лестницу в Булгаковском доме на Садовой.

— Если кого-нибудь будут убивать, — сказал Дик, — я крикну и вспугну.

Выселенная квартира, опустевший гулкий «коммунал». Сели пить чай ни с чем. И ты поведал нам страшные древнегреческие мифы про ваши раскопки в Тамани, как ты пошел за вином, притащил десять литров, выпили, вдруг явился какой-то субъект и начал оскорблять археологов. Те погнались за ним с лопатами, пока он не прыгнул с обрыва и не исчез в клубах пыли.

Тот пошел, набрал уголовных элементов, ночью прикатили. Все спали в домике, ты в палатке на улице, а товарищ твой, голый, дремал безмятежно в кустах сирени. Видишь, как я запомнила все в деталях? Они тебя побили, но ты не очнулся. Тогда побили в кустах сирени твоего голого товарища. И двинулись в дом убивать остальных. Но пока они закурили и стали думать, кого убивать, кого нет, прибежал Телюшин с саперной лопатой, встал в дверях — тоже голый, естественно, — и закричал: «А ну подходите! Сейчас всех буду убивать!!!»

— А от страха и волнения, — ты рассказывал, — у него началось непроизвольное мочеиспускание. И вот стоит такой — голый, ссущий, с саперной лопатой. Те поняли, что мы нормальные ребята и пошли на попятный. А он: «Нет!!! Подходи!!!»

Потом мы с тобой забрели в ЦДЛ. А там вечеринка. Юрий Коваль, Сергеев Леня. Ты затих, ушел в себя, а потом и весь ушел — я видела, как ты уходил по Никитской, сначала медленно, как бы: догоняй! — с горящей в темноте сигаретой, потом незаметно убыстрил шаг — перешел через дорогу, свернул за угол дома и исчез.

Ты прекрасно приходил и — не прощаясь, не оборачиваясь, — уходил:

— Я ухожу, как воздух между пальцев, — ты говорил.

Втроем гуляли мы в Ботаническом саду.

— Ну? Куда пойдем? — спросил Седов на развилке дорог.

Ты посмотрел на небо: — Вверх. И разлететься в разные стороны.

— Ты умер, пойми это. Будь осторожен и внимателен. Не спеши. Не пугайся.

Тело, которым ты сейчас обладаешь, оно не из плоти и крови, поэтому, оглядев себя, мы обнаружим, что стали прозрачными, что наше тело — всего лишь игра света, бликов. Ты не стеснен плотью, ты можешь проникать сквозь толщи стен, скал и даже гор. Теперь ни звуки, ни видения, ничто не причинит тебе вреда: ты больше не подвержен смерти. Стоит распознать это и не испугаться — вмиг придет спасение. Откроется тайная тропа…