Денис Соболев - Говорящий с травами. Книга первая

Проснулся Матвей от негромкого звона топора – отец на дворе колол дрова. Прислушался к своим ощущениям – вроде бы не болит ничего. Шевельнулся слегка – болит, но уже совсем терпимо. Он аккуратно уселся на нарах, скинул медвежью шкуру, которой укрыл его отец. Надо же, он совершенно не помнил, как провалился в сон.

Встал, дошел до печки – пол холодил ступни, заставляя зябко поджимать пальцы. Заглянул в котелок – мясная похлебка с перловкой! И тут только он понял, как сильно проголодался. Обулся, вышел на улицу. Отец как раз закончил колоть дрова, и теперь нес их к дому, положив на сгиб руки. Увидел Матвея, посмотрел внимательно. Матвей улыбнулся:

– Все хорошо, бать. Не болит уже.

Отец кивнул и сказал:

– Ой не кажи гоп, сынок. Умывайся и поглядим, что там у тебя приключилось.

Матвей быстро умылся снегом, но растираться до пояса не стал. Очень уж холодно, да и бок тревожить не хотелось, сегодня еще домой идти.

Отец уже разлил похлебку по глубоким мискам, наломал хлеба, почистил пару луковиц. Матвей накинулся на еду, хватал с ложки жадно, обжигаясь. Отец только посмеивался, глядя на него. Умяв две порции, Матвей откинулся к стене, утер вспотевший лоб. Отец рассмеялся, глядя на него:

– Ешь – потей, работай – мерзни, а, сынок?

Матвей кивнул сыто – ему было слишком хорошо, чтобы говорить. Но отец расслабляться не дал.

– Снимай рубаху, буду бок смотреть.

Матвей скинул рубаху и повернулся к отцу правым боком. Бок заплыл почти черным синяком. Отец пощупал его, надавливая, спросил:

– Глубоко можешь вдохнуть?

Матвей попробовал сначала осторожно, потом смелее:

– Да, нормально.

– Ну и хорошо. Сейчас домой пойдем. На лошади поедешь, а я на лыжах.

Бранить его за глупый риск отец не стал. Сказал только:

– Не уверен – не ходи.

А про косачей так сказал:

– Не стрелял – и ладно, сын. Я глухаря подбил, будет что на стол поставить. А и не было бы, так не помираем же с голоду.

Затушили огонь в печке, подперли дверь и отправились домой. Матвей на лошади, отец встал на его лыжи.

Погода стремительно портилась. Небо как будто пожелтело слегка, задул сильный ветер. Он дул со всех сторон сразу, норовя залезть под одежду и отобрать остатки тепла. Бросал в лицо снежную крупу, стрелял зарядами в спину, подгоняя. Даже здесь, в тайге, чувствовалось, что буран разыгрался нешуточный. Отец шел впереди, торя дорогу в снегу, выбирая неглубокие места – лошади по глубокому снегу ходить не любят, быстро выбиваются из сил. Выбрались на летнюю тропу и шли по ней, временами обходя овражки. А буран разыгрывался все сильней, создавая высокие переметы на открытых участках. Матвей с тревогой поглядывал на отца, но тот шагал и шагал неутомимо. И Матвей в очередной раз задумался: как много в человеке сил? Где предел возможностей? Вот его отец, например, – ведь не было ни разу ситуации, в которой он бы не знал, что сделать. Ни разу он не сказал: «Все, не могу больше». Просто берет и делает. Тяжело или нет – неважно. И Матвей тоже хотел быть таким. И ему было стыдно за вчерашнюю слабость. Надо же, увидел отца и все, сел. Он хотел предложить отцу поменяться, но потом передумал. Нет смысла. Он на лыжах будет задерживать отца, и они будут идти до глубокой ночи…

К деревне они вышли засветло. Буран почти сбивал с ног, не давал дышать. Над крышами поднимался дымок, но ветер тут же срывал его и уносил прочь или норовил запихать обратно в трубу. Вошли во двор. Матвей отвел лошадь в стойло, почистил, накрыл старой шкурой, и пошел в дом. Лошадь всхрапнула, учуяв звериный дух, но и только.

Отец сидел у печки – лицо осунулось, волосы на лбу слиплись от пота, но глаза блестят по обыкновению весело и упрямо. Устал, конечно. Но виду не показывает. Мама выскочила во двор – проверить баньку. Она их ждала сегодня и баню протопила с утра.

Какое же это блаженство – после перехода по тайге и бурана зайти в парную! Ветер гудит за стенами, бросает в окно снег, а ты сидишь в тепле и вбираешь жар всем телом…

Утром Матвей выглянул в окно – света белого не видно, буран со вчерашнего не унялся. Правый бок, к слову, у него почти совсем не болел. Лишь иногда при неловком движении боль напоминала о себе, но березовые веники в отцовых руках, как обычно, сотворили чудо. Ветер носился по улице, поднимая в небо целые сугробы и разбрасывая их окрест, собирая и снова разбрасывая. В такую погоду никаких дел, кроме домашних. И они с отцом весь день управлялись по хозяйству.

А к вечеру в гости пришел Никодим. Зашел, как-то сразу заполнив всю горницу, уселся за стол. Поглядел на отца, на Матвея, потом сказал:

– Слыхали, Матвеи, чего делается?

Отец покачал головой:

– Нет, Никодим, только из тайги. А что делается? И где?

– Тут в соседней деревне церкву пожгли, а батюшку кнутами посекли, ироды.

Отец вскинул глаза:

– Кто? Как посмели?

Никодим усмехнулся мрачно:

– Знамо кто. Большевики эти. Сначала к батюшке белые пришли, за благословением, значит. Ну а следом красные. И за это самое благословение сначала кнутами секли, а потом церкву подпалили.

– А народ что же? Народ-то где был?

– А что народ? Когда батюшку секли, народ молчал. Ну а когда церкву подпалили – за вилы взялись. Убегли большевики, но обещали в силах вернуться и всю деревню кнутами запороть… Вот так.

Отец помолчал, сжимая и разжимая кулаки, потом спросил глухо:

– Значит, и к нам скоро припожалуют, так?

– Не знаю, Матвей. Могут. А могут и мимо пройти. Но народ ропщет.

– И что? Что толку дома на печи роптать? Придут – надо быть готовыми дать отпор. Не придут – и нечего самим лезть. Толку не будет.

Никодим молчал. Долго. Потом поднялся и в дверях сказал:

– Я подумал. Если придут – я с вами в тайгу. Там проживем.

Отец улыбнулся обрадованно и сказал:

– Вот и хорошо. Теперь я спокойней буду. Но и я уже на промысел не пойду. Некому стало шкуру сбывать. Да и дом оставлять уже не гоже. Так что вместе пойдем. А ты погодь идти, сядь пока.

Никодим вернулся к столу, глянул вопросительно. Отец продолжил:

– Что у тебя из припаса есть?

Никодим начала загибать пальцы:

– Дробь фунтов шесть, пороху в достатке, пыжи, патронов сотни четыре.

Отец покачал головой:

– Не повоюешь особо, ну да ладно. У меня чуть больше всего добра, да и осенью я еще закупил. На короткое время хватит. Так, теперь про еду. Если вы с нами – надо больше припаса на зимовье завозить.

Никодим кивнул:

– В праздники и завезем, народ гулять будет. Да и красные с белыми ведь тоже люди, празднуют, так что спокойно все увезем. Места в лабазе и омшанике хватит?

– Хватит, за это не переживай. Ну и лабаз еще один можно поставить, это недолго.

На том и порешили. Никодим ушел, а Матвей подумал о том, что еще нужно подготовить из того расчета, что в зимовье с ними будут три женщины. Повернулся к отцу: