Александр Якутский - Догонялки

— Фарид, папа устал, он же рано проснулся сегодня, работал. Давай мы с тобой опять побегаем. А папа пусть поспит.

Я благодарно киваю маме, они убегают. Когда они вернутся — я не знаю. Если повезёт, то завтра. А может, через месяц. Раскладываю коврик в пяти метрах от воды, ложусь на спину (на живот давно не могу), закрываю глаза, вслушиваюсь в море и начинаю говорить с ним вполголоса.

— Ну что ты, сука непотребная? Б-дь фригидная, немощная. Так и будешь шелестеть? Двенадцать лет шелестишь, как ни в чём не бывало. Чем хочешь прикинуться, паскуда? Кого хочешь обмануть? Меня? Не выйдет. Лучше покажи ещё разок, чего умеешь, тварь!

Я подбираю всё более яркие и злые эпитеты. Но ругань всё равно выходит тусклой. Это потому, что злости не чувствую, конечно. Давно уже не чувствую никакой злости. Не чувствую боли, сытости, голода, жары, холода. Двенадцать лет ничего не чувствую. Только усталость. А море не устаёт притворяться ласковым зверем, мурлычет приторно под боком.

Вспоминаю ошеломлённое лицо сегодняшнего европейца, в ресторане. Жаль, что он никогда Фарида не видел. Он бы понял тогда.

Проваливаясь в сон, слышу голос Фарида:

— Папа, папа, вставай! Смотри: море обиделось и ушло!

— Как же, обиделось оно… Его обидишь… Оно само кого хочешь…

Я знаю, что это неправильно, что нужно встать и что-то делать. Быстро делать, а то будет поздно. Если уже не поздно, конечно. Но сил нет, совсем нет сил. Поздно. Я опять опоздал.

Просыпаюсь я от того, что кто-то дёргает меня за руку, безжалостно рвёт руку из сустава. Вскакиваю, очумело мотая головой. В глазах темно после сна под солнцем. Меня куда-то тащит за руку спасатель, что-то кричит. Кажется, по-английски. Я понимаю только «босс, босс…», упираюсь. Он догадывается, что я — ни бум-бум, вспоминает всё, что знает из русского:

— Босс, давай, давай! Давай, твою мать, босс!

И тут я окончательно просыпаюсь. Резко останавливаюсь, вырываю руку и поворачиваюсь к морю лицом. Море ушло! Обиделось и ушло! Наконец-то. Дождался.

Так вот, как это было. Они-то увидели, а я нет. В тот момент, в 2004-ом, я в ресторане у Бум сидел, вином наливался. Отправил их на море со словами, что, мол, достали меня все эти догонялки, дайте спокойно хоть часок посидеть, отдохнуть от вас. Помню, я долго не мог понять, зачем Бум кричит, глядя в сторону моря.

Чувствую, как спасатель снова пытается схватить меня, чтобы тащить дальше. Я поворачиваюсь к нему и коротко бью левой в челюсть. Он на мгновение опешил, отшатнулся, схватился за лицо, потом рванулся ко мне, но заглянув за мою спину, молча развернулся и побежал прочь.

Я посмотрел по сторонам. Пляж опустел, ни души. Наученные теперь. Это хорошо. Я опять повернулся к морю. Оно возвращалось. В полной тишине оно неслось ко мне, вздыбливаясь над горизонтом всё выше, стараясь серо-зелёной спиной заслонить солнце.

— Ну вот видишь! Давно бы так! Давай, давай, босс! Давай в догонялки, твою мать! Я знал, что ты меня не подведёшь, — орал я ему, подбадривая. Будто боялся, что передумает.

Нет, не передумало. Миллионами тонн наступило на пляж, меня и не заметив. Каменной ладонью приложило, напрочь вышибло дух. Крутанув вокруг всех осей, швырнуло на бетонный парапет, прижало лопатками к краю. И потом поставило точку, ударив в лицо каким-то специально припасённым бревном. Довольный, я кивнул головой. Да не в ту сторону кивнул, против анатомии.

И увидел маму, она подошла откуда-то слева, из пустоты. Взяла меня за руку. Я крепко сжал её ладонь. Внимательно всмотрелся в полузабытое за двенадцать лет любимое лицо, вспоминая.

Мимо пронёсся Фарид, хохоча:

— Не догонишь, не догонишь!

Я рванулся к нему и в последний момент успел ухватить правой рукой. Прижал их обоих к себе, и повторял, повторял без остановки:

— А вот и догнал. А вот и поймал. И больше никогда не отпущу!

И нёс ещё какую-то ничего не значащую чепуху и пытался целовать их тем месивом, что получилось из моих губ и зубов.

Так что мы теперь здесь, в мокрой и солёной пустоте. Наконец-то снова вместе. Мы просто кружимся, взявшись за руки. Звезда Фарид и две её верные планеты.

Нам нравится. Это — наш идеальный, наш настоящий мир.

Всё остальное — фикция, поверьте.