Даша Берег - Три времени года в бутылочном стекле

– Я хочу уехать отсюда, – говорил Капуста, – не хочу оставаться на еще одно лето.

– В Питер? – Алиса спрашивала так, будто ее это не касалось, а он выжидающе смотрел на ее реакцию и потом опускал глаза.

– Да. Я уже и работу там присмотрел, и с жильем вопрос решается.

И как ладно все выходит – уедет не только Алиса, на этот раз разъедутся все, и будет совсем не обидно.

«Но как страшно! Как неправильно!».

– Хорошо, – Алиса здесь не при чем, Алиса ничего не решает.

– Что хорошо? А ты?

– А что я? У меня ничего не решено. Наверное, тоже уеду.

– Ты могла бы поехать со мной…

– Могла бы?

– Я бы хотел, чтобы ты поехала со мной, – поправил сам себя Капуста. На его щеках выступил румянец.

– Что за бред! Я же учусь, вообще-то!

– А где ты учишься и на кого, ты хоть помнишь? Я так понял, тебе не очень-то это и надо…

– Что за бред! – повторила Алиса, и они начинали ругаться.

Капуста, конечно, знал, чего он хотел, но не мог объяснить, все его объяснения разбивались об Алисину отчужденность, а Алиса вроде бы и понимала, что он имел ввиду, начиная все эти разговоры, но ей не хватало конкретики. Она привыкла к готовым решениям, когда родители все планировали за нее, нравилось ей это или нет, и просто говорили, что ей дальше делать. И по привычке ей хотелось, чтобы Капуста просто заколотил ее в ящик, и куда-нибудь бы увез, или чтобы мама заколотила ее в ящик, и куда-нибудь увезла, или же Капуста и мама были для нее одним и тем же. Но мама пока ничего не говорила, а Капуста предлагал так, что ей оставалось только отказаться, и это все выматывало.

Она действительно не видела смысла продолжать учебу, но бросать было страшно, ведь что потом? Во-первых, родители расстроятся, во-вторых, нужна ведь тогда альтернатива. Когда-то давно она видела себя связанной с пением, но убежденная родителями в несерьезности выбранной стези, от выбора в принципе отказалась. Заканчивая школу, ей было неважно, куда поступать, да и выбор вузов в Сургуте был небольшой, главное – остаться с друзьями, а родителям было важно, чтобы в названии факультета фигурировало слово «эконом», и чтобы этот факультет располагался подальше от Алисиных друзей. В итоге баллов по ЕГЭ ей хватило на весьма посредственный факультет посредственного омского ВУЗа, и результатом ее дальнейшего пятилетнего мытарства было бы скорее всего то, что в резюме и анкетах по приему на работу можно было бы гордо обводить кружком графу «высшее образование». Ради этого, конечно, вряд ли стоило менять место жительства каждые несколько лет.

Алиса чувствовала себя человеком без фундамента. Она не врала Эле – она действительно затруднялась ответить, где ее дом. Раньше ей казалось, что это Омск, потом Сургут, потом снова Омск, а теперь она в Сочи и в полном замешательстве. Два предыдущих города, не считая живущих там родственников, стали просто скоплением воспоминаний, местами, где она все знает и где живет много ее знакомых. Это – не дом, это просто город. Еще чуть-чуть, и к ним добавится Сочи. А что дальше? По логике, друзья в ее жизни уже должны были случиться, и она должна двигаться дальше и обрастать знакомыми, но без фундамента дом не строился.

Сомнения появились в ней в последний месяц, даже не от размытых предложений Капусты, а от разговоров с теткой, которая, хоть и не позволяла себе напрямую критиковать Алисиных родителей, но ясно давала понять, что их тактику считает глупой и в корне неверной. Тетка, с ее слов, видела в этой жизни "все и даже немного больше", и получение диплома из дешевого картона – вовсе не то, из-за чего надо колесить по всей стране под опекой престарелых родственников.

– И вы – престарелая? – спрашивала Алиса.

– Я – старая женщина, – отвечала тетка, постукивая кроваво-красным маникюром по столу, – какой с меня спрос? Если хочешь задать своему ребенку трепку, особенно, когда есть за что, будь добр, делай это сам! А твоя мать, вон, вообще неплохо в жизни устроилась, и без дипломов всяких.

– Мама – особенный человек, что вы сравниваете…

Когда мама злилась на папу в каких-то бытовых мелочах, она любила припоминать ему все подряд, в том числе и то, что он смог доучиться, имея маленькую дочку, а она – нет.

«Ученый!» – ворчала мама, натирая до блеска кухонную плиту, и потом тихо добавляла – «В говне толченый…»

– К тому же, мама считает, что при наличии нормального образования, она могла бы добиться гораздо большего…

– Ага, стать владычицей морской, – отрезала тетка. Кусок говяжьей вырезки отлетал от туши и падал на прилавок.

Капуста заговаривал про Питер не единожды. Он аккуратно обходил стороной объяснения, почему хотел бы, чтобы Алиса отправилась с ним, но много мог говорить про то, что с ее неполным высшим образованием работу он ей найдет без проблем, а к институту всегда можно будет вернуться, и голодать они ни в коем случае не будут, а еще ей обязательно нужно будет возобновить занятия вокалом.

– И что потом? Сразу на сцену к Лепсу? – цокала Алиса.

– Потом и будет ясно. Решения же по ходу могут всплывать на поверхность…

Алиса представляла, как их разговор подслушивает отец, и от услышанного седеет прямо на глазах.

– Это же антиППЦ! – возмущалась она, сразу вставая на папину сторону.

– Одним вашим ППЦ в жизни сыт не будешь! Тебе пора уже принимать свои, взрослые решения, – возражал Капуста, и дальше они спорили не о чем.

Чтобы себя успокоить, Алиса пыталась представить свою жизнь без Капусты. Вот она приехала в Сочи, вот она одна, вот она сидит на пляже и никто к ней не подходит, и нет вечерних шашлыков на «Ласточке», и Эля не смеется, и Вадим с Павлом не несут чепухи, и время идет, идет, недели складываются в месяцы, а вокруг никого нет. Или, наоборот, все это было, но пришло время расставаться, и все эти люди рассыпаются, отдаляются, и Алиса бежит куда-то прочь, и вокруг темно, и… и… Успокоиться не получалось.

– Все вокруг меня какое-то одноразовое, – печально произнесла Алиса. Была суббота, она зашла к Капусте на работу в его перерыв, и теперь они стояли и курили у черного входа.

– С чего бы это?

– Не знаю… Сначала я тосковала по Сургуту. Потом, когда приехала сюда – по Омску, а про Сургут даже как-то и не вспоминалось. И, наверное, скоро буду тосковать по Сочи… Знаешь, как будто бы за мной нет какого-то большого прошлого, а только вчерашний день. Вот мне уже двадцать, а позади меня ничего толком нет. И с людьми также. Даже грустно от этого.

– Ты всегда вроде стараешься никого ни в чем не обвинять, но всегда обвиняешь, – сказал он, отвернувшись. На нем была белая рубашка и зеленый галстук в цвет логотипа компании. На бейдже, прикрепленном к нагрудному карману, была написана должность и просто имя, без фамилии. И, действительно, в строгой одежде он был больше Константином, чем милым, чудаковатым Капустой, хотя Алисе больше нравился второй.