Михаил Лидогостер - Экспресс на Наарию. Сборник рассказов

– В жизни не слышала ничего прекраснее, – сказала психолог и подошла к ограждению, с которого открывался вид на первый этаж медицинского центра.

Марк вспомнил, что в фойе, рядом с раскидистой пальмой, стоял старый черный рояль. Звук шел именно оттуда. Чувствуя, как к горлу подкатывает ком, Марк последовал за доктором и тоже взглянул вниз.

Там уже собралась толпа людей – врачей и посетителей медицинского центра. На их потрясенных лицах застыло изумление. Все были настолько увлечены, что боялись произнести слово. Мелодия вальса кружилась над их головами, то стихая, то усиливаясь, с каждым новым витком становясь все более пронзительной.

Марк закрыл глаза. Перед ним снова возник тот яркий день из детства на балтийском берегу. Он вспомнил, как пахло море, как смеялся отец, дымя своей горькой папиросой, и как вечером рыбаки коптили скумбрию. Марк вновь увидел себя мальчишкой, прыгающим в набегавшую на берег волну, и вспомнил, как нашел свой янтарный камень.

– Смотри, сколько в нем света, – крикнул он отцу.

– Так и есть, – отвечал тот. – Ведь янтарь – это «дар солнца».

Слушателей оказалось так много, что Марк с трудом отыскал среди них Лею. В ее усталых глазах застыли слезы.

За толпой невозможно было разглядеть исполнителя. Лишь на мгновенье между спин мелькнула тонкая детская ладонь, вспорхнувшая над клавишами как маленькая испуганная птичка.

Почувствовав на себе взгляд мужа, Лея подняла голову и улыбнулась. Так, как улыбалась в первый год их знакомства.

День не задался с утра. Порывистый холодный ветер гнул кроны деревьев и испытывал рекламные вывески на прочность. Словно озорной мальчишка, оставленный без родительского присмотра, он срывал с зазевавшихся прохожих головные уборы, поднимал в небо изорванные газеты, хлопал незакрытыми окнами и, судя по всему, всерьез собирался перерасти в бурю.

Наползшие с севера тучи полностью заволокли небо – так, что даже к полудню казалось, будто утро еще не наступило. Воздух пах озоном. Над крышами домов, в сгустившейся фиолетовой мгле, посверкивали молнии. Раскаты грома звучали все ближе.

Море вздыбилось волнами. Собираясь вместе, они стремительно неслись на берег. Обросшие водорослями валуны, похожие на окаменевших троллей из скандинавских сказок, молчаливо сдерживали их натиск. Достигнув набережной, волны разлетались на тысячи брызг и со злобным шипением откатывались назад, чтобы через какое-то время вновь повторить свой набег.

Ветер усиливался.

Илья, худой высокий мужчина лет сорока, с сединой в жестких, некогда смоляных волосах, застегнул старую замшевую куртку и поднял воротник. Шедший рядом с ним мальчик – его двенадцатилетний сын Даня – взглянул на небо и сказал:

– Как думаешь, будет буря или нет?

– Не знаю. По радио сказали, вероятность высокая.

– Так они обычно говорят, когда не знают.

– Так они и не знают, – согласился мужчина. – Поэтому и придумывают такие формулировки.

На безлюдном побережье зимовали несколько перевернутых вверх дном лодок. Издалека они напоминали разжиревших крокодилов, которые вылезли на берег, чтобы погреться, и, разомлев, уснули. Подойдя ближе, Даня поднял с песка палку и постучал по каждой из них.

– Все лодки звучат по-разному, – заметил он.

И действительно – звук выходил то короткий и глухой, то протяжный и яркий.

Илья хмыкнул.

– На чешуе жестяной рыбы прочел я зовы новых губ… – сказал он.

– Что? – удивился мальчик.

– Ничего, – ответил мужчина. – Русская поэзия.

– Я этого не понимаю.

– О том и печаль.

Даня безразлично пожал плечами.

– Зачем мне русский?

– Чтобы не забывать свои корни.

– Но я же здесь родился?!

Илья кивнул.

– Да, но твои предки…

– Вышли из Египта? – предположил мальчик.

Мужчина отвел взгляд в сторону.

– Когда-то давно, – согласился он. – Но с тех пор их еще изрядно помотало.

– Но теперь же мы на своей земле?! – Даня с силой ударил по лодке. – Зачем нам чужой язык?

Илья подошел к сыну и потрепал его по волосам.

– Будем заниматься понемногу каждый день, – сказал он. – За каждый выученный стих получишь по двадцатке. Идет?

– По двадцатке? – задумчиво произнес мальчик.

Мужчина кивнул.

– В зависимости от длины стихотворения. Если будет слишком длинное – можно и накинуть.

Предложение застало Даню врасплох. Когда ему надоело колошматить по лодкам, он забросил палку в воду и стал наблюдать за тем, как волны уносят ее в море.

– В школе не любят тех, кто говорит на русском.

– В школе говори на иврите, – предложил Илья. – А со мной на русском. – Они вернулись на выложенную брусчаткой набережную и двинулись дальше. – Чем больше языков знаешь, тем шире кругозор. Может, станешь дипломатом или журналистом. Да мало ли?!

Даня ничего не ответил. Разумеется, никакого желания учить русские стихи у него не было, а двадцатка – хоть и не «вау» какие деньги, но если откладывать и хотя бы каждую неделю разучивать что-то новое…

Какое-то время они шли молча. Прибой усеял пустынный пляж клочками водорослей и обрывками рыболовных сетей. Отыскивая среди них что-то съестное, парящие в воздухе чайки стремительно кидались вниз. Птице, которой удавалось ухватить рыбешку или мелкого краба, приходилось спешно отлетать в сторону – при виде ее успеха сородичи поднимали жуткий крик и норовили отнять добычу.

– Значит, договорились? – спустя пару минут спросил Илья.

– Можно попробовать, – обреченно ответил Даня.

– Ну, вот и отлично.

Впереди показалась похожая на дозорную башню вышка спасателей. На ней висело объявление на трех языках – иврите, английском и арабском, – что купаться строго запрещено.

– Вот видишь, – сказал мальчик, указывая на вывеску. – На русском надписи нет. Кому он вообще нужен?!

Даня подбежал к забору из металлической сетки и подергал калитку. Она оказалась не заперта.

– Смотри-ка, – вскрикнул мальчик. – Открыто.

Не дожидаясь разрешения, он быстро взобрался по деревянным ступеням и оказался на смотровой площадке, откуда открывался живописный вид на бушующее море. Даня облокотился на перила и зачарованно уставился на волны.

– У-у-у, я лечу! Я как птица! – крикнул он, разведя руки в сторону.

Ветер запутался в его каштановых кудрях и растрепал их в разные стороны.

– Давай-ка, слезай, – крикнул Илья. – Не то тебя унесет, как Тотошку.

– Тотошку?

– Да. Мы ведь читали?!

– А, это… Помню. Трусливый лев и железный рыцарь?!

– Дровосек.

– Точно, – легко согласился Даня. – Дровосек.

Постояв на площадке еще с минуту, он спустился вниз. Глаза его сияли, по лицу блуждала шальная улыбка.

– Вот бы там заночевать. Запастись едой, взять фонарики.