Михаил Лидогостер - Экспресс на Наарию. Сборник рассказов

Пока Илья раздумывал над тем, что ответить, к стойке бара подошла та самая студентка из «Тойоты». Что-то в ее движениях будило в нем смутное чувство тревоги. Он понял это еще тогда, когда увидел ее на стоянке, но искрящиеся глаза Адель, в которых рождались и умирали галактики, разогнали эти опасения.

– Так что в конце? Он ее находит?

Художница подняла руку и провела ладонью по его лицу. Илья почувствовал жар, идущий от ее кожи, и понял, что еще никогда не чувствовал себя так спокойно. Время словно остановилось и перестало существовать. Секунды растянулись в вечность и застыли. Звуки стихли. Осталось только ее дыхание.

– Конечно, – сказала Адель. – Рано или поздно обязательно находит.

Потом раздался громкий хлопок, и яркий ослепительный свет залил все вокруг.

Солнце окрасило склоны холмов в насыщенный темно-зеленый цвет. Длинные тени легли на долину и укрыли ее от палящих лучей. Над рощей кипарисов пронеслась стая стрижей и умчалась куда-то за горизонт.

Даня проводил ее взглядом и вспомнил о том, как ездил с отцом в заповедник «Хула» смотреть на журавлей, перелетающих в Африку из Европы и России. Теперь то время казалось бесконечно далеким, хотя на самом деле после поездки прошло не больше года.

Подошел Ицхак. В уголке его губ дымилась сигарета. Старик положил мальчику руку на плечо и сказал:

– Ну что, идем?

Даня молча кивнул.

Они тронулись с места и пошли вдоль тенистой аллеи, засаженной кустарником с серебристыми листьями и сиреневыми цветами, от которых исходил теплый медовый запах. Ицхак двигался медленно. Звук его шаркающей походки эхом разносился по парку.

Даню это нисколько не раздражало. Его мысли витали где-то далеко. Разговаривать не было желания.

Рядом с башмачником хотелось просто молчать. Несмотря на ранний возраст, мальчик уже понимал, что такое бывает только с по-настоящему близкими людьми. При этом им совершенно не обязательно быть связанными кровными узами.

Через несколько минут из-за поворота показались ровные ряды надгробий из светлого хевронского камня. Когда Даня и Ицхак подошли к воротам, старик затушил окурок и заправил в карманы кисти цицит, свисавшие у него из-под рубашки.

– Зачем это? – спросил мальчик.

– Так принято из-за уважения к умершим.

Даня пожал плечами.

– Не понимаю.

Старик открыл калитку, и они зашли под арку.

– Те, кто здесь лежит, уже не могут выполнять заповеди, поэтому открыто демонстрировать их соблюдение – это насмешка.

Мальчик открыл было рот, чтобы что-то сказать, но в последний момент решил промолчать и только махнул на башмачника рукой.

«Пусть делает, что хочет, – решил он. – Все старики с чудинкой. Этот еще относительно сносный».

Они двинулись мимо старых могил к дальнему участку кладбища. Все новые захоронения проводились там.

– Как отношения с матерью? – спросил Ицхак.

Даня вздохнул и слегка повел плечом.

– Ничего, – после короткой паузы ответил он. – Терпимо.

Старик окинул мальчика взглядом и покачал головой.

– Я вчера говорил с Эдной. Она не против, чтобы иногда ты оставался у меня. Ну, знаешь, когда вдруг захочется побыть одному. Я же весь день в лавке. А по вечерам в колеле. Дом почти всегда пуст. На втором этаже есть отличная комната. Я мог бы поставить там стол, чтобы ты делал уроки.

Даня удивленно поднял глаза и почесал подбородок. Предложение Ицхака выглядело заманчиво. Жить в одной квартире с отчимом – то еще удовольствие. Не говоря уже про отношения с матерью.

– А я мог бы иногда приглашать туда друзей? – спросил он.

Башмачник нахмурил брови – так, что было не ясно, злится он или только делает вид.

– Ну, если даешь слово, что не устроишь там бордель.

– Мне всего двенадцать!

– И что?! Еще немного – и бар-мицва. По еврейскому закону скоро станешь самостоятельным мужчиной. Между прочим, неплохо бы тебе позаниматься с раввином и подготовиться к этой дате.

– Ицхак, ты же знаешь, это все не про меня.

– С чего ты взял, если не пробовал учиться?

Даня решил не отвечать. Вопрос так и остался висеть в воздухе.

Спустя несколько минут они подошли к месту и остановились возле новой надгробной плиты. Высеченная на ней надпись говорила о том, что здесь покоится Илья, сын Анны и Бориса.

Ицхак достал из кармана небольшой окатанный камень и положил его на надгробие. Даня сделал то же самое. Какое-то время они просто стояли молча.

Потом мальчик обошел могилу и открыл небольшое окошко с обратной стороны надгробия. За окошком находилась маленькая ниша, размером чуть больше сигаретной пачки. Он поставил туда купленную по дороге суточную свечу и зажег ее. Пламя затрепетало, но как только Даня закрыл окошко, стало гореть ровно.

Старик раскрыл томик Теилим и принялся негромко читать вслух. Слова сливались в простую монотонную мелодию. Осилив несколько псалмов, Ицхак вдруг замолчал и поднял голову к небу.

День выдался неожиданно жарким. Ни облачка.

Молчание затянулось. Даня уже хотел спросить башмачника, в чем дело, но тут резкий порыв ветра перелистнул страницы, и старик продолжил:

– …встанет Бог, рассеются враги Его…

Мальчик снова погрузился в свои мысли и лишь краем уха уловил плывущие в тишине слова:

– …Бог возвращает одиноких домой .

Дочитав последний псалом, Ицхак протянул Дане книгу и сказал:

– Хочешь прочесть что-то?

Мальчик отрицательно покачал головой.

Старик вздохнул и сунул книгу во внутренний карман пиджака.

– Тогда пошли домой?

Даня ничего не ответил. Видно было, что хочет что-то сказать, но не знает как. Наконец, он собрался с силами и произнес:

Ицхак удивленно посмотрел на мальчика.

Тот шмыгнул носом и продолжил:

Даня опустил голову и замолчал. Вокруг стало очень тихо, лишь кузнечики стрекотали в траве. Ицхак погладил бороду и покачал головой.

– Это хорошо… – только и сказал он.

Мальчик отвернулся. Его плечи затряслись. Ицхак протянул к нему руку, но в последний момент отдернул ее и прикусил губу.

Все та же стая стрижей (а может быть, и другая – кто знает?) вернулась из-за холмов и начала медленно кружить над кладбищем.