Мо Вивенди - Тот самый

– Нет никакой воды, – тихий голос остановил меня, когда я потянулся ладонью к фарфоровой статуэтке белокурого ангела. – Нигде ничего не течёт.

Я отдёрнул руку и спрятал её за спиной.

– Красивая статуэтка, – кивком указал на ангела, отвлекая мысли некто, и взглянул на него. – Не может быть, – мы впервые встретились взглядами. – Вода течёт и течёт…

Напротив стоял парень примерно моего возраста: худощавый и нескладный, чуть ниже меня ростом. Большие глаза смотрели через толстое стекло очков. За ними я даже не мог разобрать цвет глаз: то ли светло-карие, то ли зелёные.

Рыжие взъерошенные волосы торчали в разные стороны. Всё указывало на то, что парень спал до того, как я постучался. На щеке осталось несколько заломов на веснушчатой коже от подушки.

– Я всё проверил, – серьёзно сказал он, разглядывая меня с таким же любопытством, как и я его. Мы примерялись друг к другу, и парень наверняка пытался предугадать: опасен я или нет. Я заметил, как он сдвинулся в сторону дивана, на котором лежал телефон. – Нигде ничего не течёт.

– Может быть, на кухне…

– Нигде. Ничего. Не. Течёт, – настойчиво повторил он, не отрывая от меня внимательного взгляда. Он на секунду снял очки и протёр их краем футболки. На переносице я заметил красный след от очков. – Ты вор?

– Нет, – словно в доказательство я примирительно приподнял руки перед собой, сдаваясь. – По-твоему, все воры признаются в том, что они воры, когда их об этом спрашивают?

– Что ты тут делаешь?

– Я же сказал.

– Нет, ты соврал. Сказать и соврать – большая разница. Так что?

– Возможно, течь где-то в нашей квартире… – я осторожно начал обходить его, пятясь к двери. Мы медленно менялись местами: он подходил к окну, а я – к прихожей. Мы держались на расстоянии, словно между нами встала невидимая преграда.

– Я могу позвонить отцу.

Он говорил о мистере N.?

– Нет, не надо, – слишком быстро среагировал я. – Мне есть, кому позвонить. Я вызову сантехника.

Внимательные глаза за стёклами очков снова уставились на меня. Я остановился в дверном проёме и окинул быстрым взглядом гостиную. Я не увидел ни одной книги.

– Ты не читаешь? – спросил я первое, что пришло в голову, чтобы ослабить напряжение и отвлечь незнакомца.

– Я слушаю.

– Что?

– Я слушаю, – терпеливо повторил он. – Я слушаю книги.

Только сейчас я заметил болтающиеся наушники на его груди. Они практически не выделялись на фоне белой футболки-поло.

– Разве самому читать не интереснее? Слушать собственный внутренний голос, а не чужой.

– Может, и интереснее, – всё также спокойно сказал он и деловито поправил очки. – Но у меня дислексия.

Я внимательно смотрел на него, держась ладонью за дверной косяк, и не отводил взгляда от рыжей копны волосы. В груди оживал липкий страх, что мистер N. именно сегодня решит изменить планы и явится домой раньше обычного. Нужно бежать.

– Дис-лек-си-я, – он повторил по слогам, упираясь руками в бока.

– Я понял, – коротко сказал я. – Мне жаль, что ты не можешь читать сам.

– Всем жаль.

– Мне пора… Извини, что побеспокоил. Похоже, течь и правда где-то в нашей квартире… Пока, – я помахал ему рукой, хотя это выглядело нелепо, и вылетел из квартиры. Спустился по ступенькам, выбежал из подъезда и уехал, оставив позади цветущие кусты сирени и странную встречу с этим парнем.

Парнем с дис-лек-си-ей.

Я сидел на гранитной ракушке и приглаживал ладонью колючую сорную траву. Она разрослась по маленькому участку, огороженному забором, и теперь тянулась сухими лапами к небу. Воткнув яркий искусственный тюльпан в землю, я пробежался взглядом по могильной плите.

Ветер заставил меня съёжиться, и я натянул капюшон серой толстовки на голову. Похолодание наступило несколько дней назад, но синоптики обещали возвращение жары. В воздухе по-прежнему витали летние ароматы цветов, только я всё равно понимал: лето отступало. Неуловимое предчувствие увядания природы по-особенному ощущалось на кладбище среди надгробий и искусственных цветов.

Я слушал умиротворённую тишину. Сотни счастливых и несчастливых судеб уместились в крохотные чёрточки между датами рождения и смерти на гранитных плитах. В каждом человеке заключалась вселенная, и мне трудно было представить, что однажды эта вселенная исчезала в никуда. По сухой земле у надгробия расползлись чёрные трещинки, такие же трещинки тянулись и по моей жизни. Они появились, когда я впервые столкнулся со смертью – сначала со смертью бабушки, а после и со смертью брата, который так и не узнал, что значит жизнь.

– Ты веришь, что люди могут возвращаться после смерти?

Наконец я повернул голову и взглянул на Кира: тот молча сидел рядом. Он не знал, что случилось, но маленькая надгробная плита вызывала в нём чувство скорби.

– В смысле как зомби?

– В смысле как люди.

– Не понял…

Он крутил в пальцах травинку. Небо затянуло предгрозовыми тучами. Я потеребил резиновые шнурки толстовки и слегка качнулся вперёд. Глядя на могильную плиту, я думал, что всё могло бы сложиться иначе. Если бы он только жил. «Если бы» было невозможно, и я постарался избавиться от назойливых мыслей.

– Может быть, никто не умирает. А уходит в другой мир, о котором мы не знаем. Может, они сбрасывают телесные оболочки и оказываются где-то ещё.

Я знал: это глупые фантазии. Всё же часть меня хотела верить, что смерть – это не конец. Я часто задумывался о своём предназначении в этой жизни и о предназначении других людей. Какое предназначение могло быть у моего брата, прожившего всего неделю?

«Наши жизни постоянно соприкасаются с чужими жизнями», – всё время твердила моя бабушка. Даже после её смерти я слышал скрипучий голос, вещающий о планах Господа.

Наши с братом жизни на мгновение соприкоснулись. Я держал его на руках и чувствовал особое тепло. Может быть, он появился на свет не зря. Ещё после смерти бабушки я решил, что каждому человеку нужна надежда. Я всегда хотел писать истории, но теперь знал для чего.

– Когда бабушка умерла, я много думал о смерти. А когда смерть случилась с братом… – я заговорил тихо и неуверенно, пробуя каждое произнесённое слово. Сейчас это не было игрой в факты: я делился тайной, потому что хотел об этом говорить. Я ощущал острую потребность быть услышанным. Кир перевёл взгляд с могильной плиты на меня, и его холодная рука накрыла мою ладонь. Я разжал пальцы и выпустил горсть земли. – Это наш семейный секрет, – я бросил взгляд на могилу. – Пообещай, что никому не расскажешь.

– Обещаю.

Одно короткое слово послужило для меня спусковым крючком. Мысли, спрятанные от самого себя, стали обретать форму и слетать с губ словами. Словами, которые я доверил Киру.