Мо Вивенди - Тот самый

– Любовь не бывает исключительно счастливой. У луны ведь тоже две стороны, понимаешь? Светлая и тёмная, которую мы не видим. Вот и у любви две стороны.

– И что же делать с тёмной стороной?

– То же, что и со светлой. Принимать её. Боль помогает нам острее чувствовать счастье.

Элла была права. Может быть, Тот, кто должен был стать мне отцом, ушёл, потому что не смог принять тёмную сторону мамы. Может быть, они все не смогли. Иногда и мне удавалось это с трудом, но всё же я любил все её стороны.

Я не мог прятаться и делать вид, что ничего не произошло. Мне необходимо вернуться домой, даже если там меня никто не ждёт. Один подвиг – одно перо. Я не трус.

– Спасибо, – я встал и улыбнулся Элле. – Мне стало легче.

– Мне тоже, – Элла улыбнулась. – Двери этого дома для тебя всегда открыты.

Я кивнул с благодарностью.

Чем ближе становился дом на Черепаховой горе, тем тяжелее становились шаги. Я остановился перед калиткой, помедлив, просунул руку сквозь щель и отодвинул щеколду. Во дворе поселилась тишина. В окнах не горел свет. Никто меня не искал.

Я выдохнул и растёр лицо холодными руками. К глазам вновь подступили слёзы. Я поднял взгляд к небу, дожидаясь, когда чувства внутри меня стихнут, и зашагал к крыльцу. Я бесшумно вставил ключ в замочную скважину и сделал два поворота. Мне нужно было всего лишь два раза повернуть ключ, чтобы оказаться дома.

Дверь со скрипом отворилась. Я вошёл внутрь.

– Матвей, где тебя носило всю ночь? – мама стремительно вышла из кухни и перекрыла мне путь наверх. – Тебе шестнадцать лет, чёрт возьми!

Я промолчал. Расшнуровал кеды и бросил их у порога. Ругаться не было сил. Под мамиными глазами вырисовывались синяки от бессонницы. Руки дрожали.

– Алиса мне всё рассказала!

Сердце пропустило глухой удар, и на мгновение я перестал ощущать себя в мире. Липкий страх опутал меня.

Мама с силой тряхнула меня за плечи, как тряпичную куклу, порывисто прижала к груди, сдавливая в объятиях, и тут же оттолкнула. Я пошатнулся и отступил к двери.

Подняв взгляд, я заметил Алису, сидевшую на верхней ступеньке лестницы. Она смотрела куда-то поверх моего плеча красными заплаканными глазами. Мне не нужно было ничего спрашивать, чтобы понять, что я был неё пустым местом. Она игнорировала меня даже взглядом.

– Я всё знаю… – мама по-прежнему преграждала мне путь. – У тебя кровь!

Неужели она и правда всё знала?

– Я просто упал.

– Алиса рассказала, что ты напился и отказался идти домой. Это правда?

Я бросил непонимающий взгляд на Алису. Та по-прежнему не смотрела на меня, игнорируя любое моё движение. Почему она не сказала правду?

– Извини, – безразличным голосом сказал я и обошёл маму, на ходу скидывая джинсовую куртку.

Я поднимался на второй этаж, а мама, словно тень, шла за мной. Я слышал тяжесть шагов на скрипучей лестнице.

– Извини? Матвей, это на тебя непохоже… Где ты был всю ночь? А ну отвечай!

Гораций, пробегавший мимо, с мурчанием потёрся о мои ноги и свернулся клубком на ступеньке.

– Я гулял.

– Тебе шестнадцать лет!

– От того, что ты это повторяешь, ничего не изменится.

– Как ты со мной разговариваешь! Ты шлялся пьяный где-то всю ночь! Что о нас подумают люди… Алиса убедила меня не искать тебя и немного подождать до утра. Сказала, что ты сам вернёшься… Я как на иголках всю ночь не спала, сидела в саду и ждала тебя, а ты… Кого я вырастила?

Я остановился перед дверью своей комнаты, бросив взгляд через плечо.

– Твоего сына не было всю ночь, а тебя беспокоит только то, что подумают какие-то люди? Научись уже быть нашей матерью.

Я шагнул в комнату и захлопнул дверь перед лицом мамы. Сегодня ей не удастся опустошить меня, сделать меня уязвимым и вытащить все чувства наружу, потому что вытаскивать было нечего. Я чувствовал себя пустым сосудом. Безразличным ко всему миру. Равнодушие хуже ненависти, подумал я. Ненависть – это чувство, которое гонит вперёд. Ненависть – это движение. Равнодушие – это пустота.

Зашторив окно, я завалился в кровать прямо в одежде и накрыл голову подушкой. От наволочки пахло свежим кондиционером с лавандовым ароматом. Кровь пульсировала в висках, а голова болела так, словно в неё вбивали гвозди.

Воспоминания не давали мне забыть, кем я являлся. Кем являлись мы. Я вспоминал Того, кто должен был стать мне отцом. Я вспоминал день, когда он ушёл от нас. Мы столько пережили вместе и всё равно заставляли друг друга чувствовать себя одинокими.

Когда он ушёл, светило солнце. В доме было солнечно и тепло, но каждый из нас всё ещё ёжился от внутреннего холода. Память о смерти брата была слишком свежа. Мы не могли простить себе его потерю. Мы не могли жить, зная, что он лежал в сырой земле.

Я застал маму на втором этаже: дрожащими руками она пыталась открыть окно.

– Очень хочется подышать свежим воздухом, – сказала она, заметив меня в дверном проёме. Большие голубые глаза блестели, словно стеклянные. На мгновение мне показалось, что в них совсем не осталось чувств живого человека. Может быть, мама оставила свою душу в земле вместе с сыном. – Я замерзаю. Нужно впустить тёплый воздух.

В горле, прямо под нёбом, защекотало от неприятного предчувствия. Я невольно напрягся. Каждое движение мамы сквозило болью. Она повернула голову, как сломанная шарнирная кукла, и я закусил щёку.

– Но в доме тепло…

Я подошёл ближе и с удивлением посмотрел на маму.

– Здесь не осталось воздуха. Здесь нет воздуха для меня, – она вновь потянулась к окну. Её тело содрогалось мелкой дрожью. Каждая мышца была напряжена. Мама хватала ртом воздух, будто задыхалась, и я действительно испугался за её жизнь. Грудь мамы быстро поднималась и опускалась.

Я так и стоял, не понимая, что случилось. Когда мама надавила на оконную раму, я быстро перехватил её руку.

– Хватит!

– Я умираю! – закричала мама, и я содрогнулся от оглушительного крика. Она молотила руками по тонкому стеклу. Старое окно едва выдерживало натиск: белая линялая краска осыпалась на подоконник чешуйками.

– У тебя истерика.

– Пожалуйста, Матвей, открой окно, мне нужно сделать только вдох!

У ножки табуретки я заметил полупустую бутылку водки. Мама, захлёбываясь рыданиями, вцепилась в оконную раму. Я обхватил её за талию и постарался оттащить: длинные ногти мамы со скрежетанием царапнули по деревянной раме, соскабливая краску. Неприятный звук резанул по барабанным перепонкам.

На крики прибежала испуганная Алиса. Увидев нас, она замерла, разглядывая тёмные силуэты на фоне окна.

– Что происходит?

– Мне нечем дышать!

Мама ударила кулаком в окно, и стекло взорвалось. За секунду оно разлетелось блестящими осколками по полу. Рука мамы окрасилась в красный цвет. Тёмные капли падали на щель между половиц. Осколок оцарапал мне ухо. Я чувствовал тёплую кровь.