Мо Вивенди - Тот самый

Может быть, это было справедливо. Может быть, все люди отдают кому-то сердца и ходят пустыми оболочками, играя в чувства.

Дорога до дома на Черепаховой горе заняла чуть больше времени, чем обычно. Я брёл по аллее с наушниками в ушах и разглядывал людей вокруг себя. Они торопились по делам, не спеша прогуливались и разговаривали с улыбками. Все они – те самые люди для кого-то. Все они – центр маленькой вселенной.

Когда я подходил к дому, то заметил чёрное пятно на обочине у поворота. Я спрятал наушники в карман и зашагал к чёрному пятну. С очередным шагом я осознал, чёрное пятно – это Гораций. Неподвижный Гораций.

Я подбежал к нему и прижал руки к шерсти: ладони почернели от тёплой крови. Маленькая лужица крови скопилась у мордочки с полузакрытыми глазами. Я в ужасе отдёрнул руки.

За спиной раздались шаги.

– Вот урод! – крикнул звонкий голос. – Я видела, как он его сбил! Ублюдок…

Алиса упала на колени и нависла над Горацием.

– Гор, маленький, давай, очнись же, ну…

Мне показалось, что Гораций не дышал. Этого не может быть.

Алиса ласково погладила его между ушей. Шерсть на боку слиплась от крови, а передняя лапа неестественно выгнулась.

Я не слышал дыхания. Не видел, как поднималась его грудная клетка. Алиса гладила шерсть, всё больше пачкаясь в крови. Я замер в оцепенении, а в голове билась только одна мысль.

Этого не может быть. Этого не может быть. Этого не может быть.

– Гор, тебе нужно домой. – Алиса нежно провела грязными пальцами по холке и потянула кота к себе.

Я резко одёрнул руку Алисы.

– Если он умрёт, ты будешь виноват! Если бы не ты, ничего бы…

– Тише! – шикнул на неё я. – Тише!

Алиса замолчала. Мы услышали слабое дыхание Горация.

– Неси коробку или что-то, куда можно его положить. И деньги. Повезём его в ветклинику.

Молча кивнув, Алиса не шелохнулась, и я с силой тряхнул её за плечо, возвращая в реальность.

– Давай, скорее! Я схожу за великом.

Когда я ехал на велосипеде, а Алиса сидела сзади меня на багажнике, крепко держа коробку в руках, я думал только об одном.

Он не мог умереть.

Когда мы оказались в длинной очереди, уставшие люди, увидев Алису с коробкой в руках, пропустили нас. Возможно, в этот момент мы выглядели как два испуганных ребёнка. Алиса сжимала коробку из-под обуви дрожащими руками: на ладонях запеклась кровь. На указательном пальце засох сгусток крови, похожий на глубокую рану. На бледных щеках Алисы осталось несколько тёмных пятен – отпечатки грязных пальцев. Алиса испуганно озиралась: в голубых глазах плескался страх за Горация. Два широких зрачка напоминали бездны.

Люди с сочувствующими взглядами расступились перед нами.

В небольшом помещении, отделанном светлым кафелем, нетерпеливо сидели хозяева и их домашние любимцы: собаки, коты и даже морская свинка. Пёс корги, спрятавшийся у ног хозяина, дружелюбно поглядывал на меня и вилял хвостом. В воздухе витало напряжение: большинству людей не терпелось вернуться домой, некоторые же из них переживали за своих питомцев. В углу, на мягкой скамейке, я заметил пожилую женщину, прижимавшую белую кошку к груди. Она гладила её по холке и приговаривала: ну-ну, моя хорошая, всё будет хорошо.

«Всё будет хорошо», – повторил я.

Алиса вручила коробку с Горацием ветеринару в белом халате. Когда молодой мужчина с тенями усталости под глазами коснулся ладонями блестящих боков коробки, Алиса недоверчиво сжала пальцы на картоне и потянула коробку к себе. Несколько секунд она стояла неподвижно, будто оценивая мужчину на доверие, и кивнула. Он бережно взял коробку. На его руках я увидел синие хирургические перчатки.

– Он не может умереть, – сказал я, останавливаясь взглядом на бейджике, прикреплённом к халату мужчины. Я вглядывался в чёрные аккуратные буквы, и это меня успокаивало. – Он не может…

Смерть Горация положила бы конец всем надеждам. Его смерть навсегда бы разделила нас с Алисой. Последние дни между нами с Алисой разверзлась пропасть – огромная и невидимая. Любые слова, сказанные мной, не долетали до Алисы: их поглощала пропасть. Я говорил с ней. Я чувствовал ледяное касание ветра, поднимавшееся с чёрного дна бездны.

Я стоял на краю пропасти.

Алиса говорила с ветеринаром, но я не слышал голосов. Их рты беззвучно открывались: они напоминали декоративных рыбок за толстым стеклом аквариума. Горация отнесли в светлую операционную комнату. Из операционной выходили две бежевые двери с табличкой «вход только для персонала». Я видел, как на чёрную лапу Горация ставили катетер. Пушистый бок со слипшейся шерстью медленно поднимался от дыхания.

«Борись, друг, – мысленно просил его я. – Не умирай».

Я сел на скамейку с мягкими подушками, находящуюся под плакатом о поиске клещей в шерсти животных. Молодой парень, сидевший на краю скамейки, встал и пересел в противоположный конец – ближе к стойке.

Длинная стойка, за которой стояла приветливая девушка, переходила в витрину, сделанную в виде буквы «Г». Глянцевый плакат с пушистым котом на половину стены рекомендовал приобрести корм немецкой фирмы. Люди в очередях уткнулись взглядами в дисплеи телефонов. Стеклянные витрины пестрили лекарствами, игрушками и кормом. Я заметил напечатанное на бумаге предупреждение крупным шрифтом «продажа антибиотиков для животных только по рецепту врача». Я вслушивался в голоса: они звучали как белый неразборчивый шум.

Прямо сейчас ветеринары боролись за жизнь Горация. Я представил острые скальпели, перепачканные в крови, и железные подносы с инструментами. Когда женщина, сидевшая напротив меня, чихнула, я вздрогнул, словно невидимый скальпель вонзился в мою плоть.

Я закрыл глаза, переводя дыхание, и почувствовал рядом с собой движение. Алиса невесомо, как дуновение ветра, опустилась на скамейку. Мы молчали, нервно поглядывая на время. Алиса сдирала ногтями засохшую кровь с ладоней. Звук соприкосновения ногтей с кожей вызывал неприятные мурашки на затылке. Время тянулось медленно как жвачка, прилипшая к подошве. Иногда медсёстры в белых халатах, безучастные к волнению, витавшему в воздухе, вызывали на приём хозяев с животными, и те быстро возвращались.

«Он не мог умереть», – снова повторил я, разглядывая светлую плитку под ногами. В швы между плиток въелась грязь, принесённая подошвами сотнями каблуков, кед и ботинок.

Я стучал пальцами по колену и считал секунды.

– Он не умрёт, – тихо сказала Алиса, не поворачиваясь. Она по-прежнему сидела неподвижно, словно восковая фигура, а её лицо не выражало никаких эмоций. Мне показалось, что Алиса не моргала.

Это выглядело так, будто она обращалась не ко мне, а к пустоте перед собой, поэтому я промолчал. Последние дни Алиса не желала со мной разговаривать: она всячески избегала меня и даже не садилась обедать за стол, если там уже находился я. Мы отталкивались друг от друга, и общая кровь в наших жилах ничего не значила. Внутри нас бились похожие сердца, качая одну и ту же кровь, но мы не могли склеиться, будто два осколка от разных ваз. Мы всегда были разными, но сейчас это ощущалось особенно сильно.