Эна Трамп - Возвращение Робин Гуда

– Это когда мы встретились в электричке? – Галка бросила своих попугаев и улыбнулась шире – как если бы она вспомнила что-то приятное и смешное одновременно. – Я так с тобой запизделся, что пропустил свою остановку. Нет, главное – и это я потом понял – что ты тоже пропустила! Я не помню, где его дача, минут сорок пять – а мы с тобой по вагонам часа два рубились с полтиной. Так и не понял, где ты в конце концов сошла. – Галка улыбнулась быстро; опустила глаза: тень ресниц как сухая слеза по щеке. – Нет, – не отставал Николай, – ты прикинь? Как Матвей сидит – и подбрасывает, подбрасывает дрова в печурку… вот дров не осталось… волки подступают ближе… у-аа!! – (Попугаи разом взметнулись, Галка нахмурилась, но тут же снова улыбнулась.) – И что ты сделал?

Николай поднял голову, вспоминая: – Доехал до конца и перескочил на встречную. Удачно перескочил, скажу. Ни одного контролера. Приезжаю, а там Наталья стоит, дверь открывает, дверь не открывается. Я говорю дай попробовать.

«Опаздываешь», – говорит.

– А старушка подбрасывает дрова в печку, – сказала Галка.

– Две старушки. В одной маленькой избушке, совсем малюсенькой, жили-были две старушки. Я же тебе говорил. Я влюблен. В обеих.

– Я эту песню знаю, – сказала Бэлка.

– Нет, послушайте. Слушайте. У меня была девка с вот такими грудями (кулаки к плечам, локти вперед) и с белыми волосами.

– Всё? – Галка встала.

Пройдя под зарослями плюща мимо гигантской агавы, она распахнула клетку и, пригнувшись, вошла в нее. И тотчас же все попугаи стремглав бросились в узкую дверцу – казалось, половина разобьется о прутья – но уже обнаружились невредимо изнутри, облепившими Галкины руки и деревянный ящичек, куда она сыпала сдобренное витаминами просо. – Тигру в рот голову положить можешь?

Галка появилась из-под плющей. В руках она держала пластмассовую банку из-под майонеза.

– Я одну книгу прочитала. Про поросят. Не знаю только пока, где. Ты говорила, твой отец хотел пасеку. А поросятами не интересуется?..

– Я поговорю, – пообещала Бэла.

– И спроси у всех знакомых. Кому нужны попугаи в ассортименте – пусть приходят. – Она покачала на пальце похожую на заварочный чайник сумку: – Обосрали мне весь журнал. Недорого возьму!

– Не застукают? – озабоченно нахмурилась.

– Кто застукает? Поцелуют меня в щечку, на которой я сижу. – Чуть порозовев лицом, бросила взгляд на Николая, говоря: – Поедем в воскресенье на рынок? – Бэла уже стояла, переступая с ноги на ногу, готовая вперед хозяина ринуться к двери, в предвкушении прогулки: – Держи, – Галка сунула ей коробку.

– Что это?

– Пальма. Сегодня посадила. Пятнадцать штук. Выходите, – она зазвенела ключами.

Они с Николаем столкнулись в дверях.

– …А если б я тот тигр был, я б тебе голову откусил. – Галка еще порозовела. Улыбаясь.

– Потому что у тебя глаза как чернослив. Дай понюхать. Ну точно пахнут.

– А как же твоя жена?..

– Жена?! Аа, никогда она мне женой не была. Она ушла к другому. Мы с ней все время ссорились. Она не любила Эдит Пиаф. Я вообще не могу понять! Как можно не любить Пиаф? – Галка раскачивалась в дверях, загадочно улыбаясь. – Или: мы с ней идем по трассе. Как два индейца, мы с ней идем в одеяле, как два индейца – потому что холодно! Вдвоем, в одном одеяле, еле ноги переставляем, это тебе бег в мешке, – и я же ее и утешаю, между прочим; вкручиваю ей, как у нас завелась машина, Ауди, Крайслер семиместный, и мы специально сюда завернули, и едем по этой трассе со скоростью 140 км/ч, 160, – и тут – гляди-ка – утешилась! улыбается! И говорит: и никого не берем, кто голосует. Кто может такое понять? Ты можешь?

Они приблизились к Бэлке, терпеливо замершей в десяти шагах от стекляшки с остановившимся взглядом, созерцавшим нечто неописуемое, быть может, море. – Ждите меня на проходной. – Галка побежала от них, размахивая фалдами плаща.

– Куда она? – Ключи сдавать. – Все, пошли отсюда. – Они прошли через вахту, Николай забрал свой паспорт, Бэла опять остановилась, ожидая. – Уходим.

– А Галка? – она уперлась в недоумении.

– … ей на голову. – Николай постучал себя по голове. – Пусто!! Как глиняная копилка! Ее надо набить – деньгами – бумажными!! доверху! – чтоб не шуршало! …Слушай, ты взялась тормозить, я тебе вот что скажу. Или мы идем вместе… Или я иду один!

Бэла недоверчиво взглянула. Он не шутил. Она нерешительно посмотрела. В сторону проходной: – Вообще-то, ее могут задержать. – Пожала плечами. Еще раз. – А я о чем, – подхватил Николай. Он потянул ее за локоть.

– Бэла!! милая!.. Не томи. Я не могу на каждом шагу останавливаться, я хочу скорей лечь, и все. Можно еще бутылку молока. У тебя есть деньги? – у меня тоже. Скоро будут. – Бэлка уже весело шагала, – что вызвало немедленный резонанс. – На самом деле, знала бы ты, как мне не хочется…

Он потянул ее за локоть. Бэлка сбилась с шага, протащила его на одной ноге, как ядро. Наконец пришлось ссыпаться к обочине. – Мы бы зашли бы… сюда. Ты здесь была когда-нибудь?

Бэлка самодовольно ухмыльнулась: – Там кирпичное все внутри. Кофе по восточному. И это… Шампиньоны. – Я бы стакан водки выпил сейчас, – сказал он. – Смородиновой. Просто так выпил, без ничего. А точно денег нет? Я б отдал.

Она заколебалась. – Вообще-то… – Она пожала плечами. – Еще раз пожала плечами и разжала, наоборот, кулак. – Ничего себе. – Он почувствовал себя ястребом, камнем врезающимся с высоты ей в ладонь. – Откуда такое богатство. – Да я Саймону должна. – Бэлка насупилась, она была в нерешимости.

– Саймону на той неделе отдашь, у меня зарплата будет. Пошли посидим. Я тебя приглашаю. Может расскажу чего-нибудь.

К вечеру, так и не дождавшись Бэлы, зато дождавшись ее мамаши, которой было барабану град, что вместо дочери, опять не заходя домой вовлеченной в центростремительное движение, слагаемое из уверенной прямой и двадцати четырех беспорядочно, со звоном перекатывающихся внутри литых стальных шариков, у нее в зале на диване залег сосед с третьего этажа, – наконец поднялся и пошел искать ближайший бесплатный автомат на углу. Бэлка отдала ему куртку, в соответствии с ширпотребом на три размера большую в плечах даже косой сажени ее хозяйки – которая, раскинув крылья, незримо прикрывала от непогоды среднего размера мужчину, пока он отстоит очередь желающих общаться на халяву.

Но очереди не было. Он набрал номер и сказал: – Здравствуйте. Я сегодня на работе не был. – Молчание.

– Да?.. а почему? – наконец прорезался голос. Отсюда Махал выглядел брюзгливым и неопрятным старикашкой. Он сказал: – Похмелье. Я завтра буду. – Не дожидаясь ответа, он повесил трубку.

Потом он поехал на Паниковского, где выставили таблички «Закрыто на зиму» и дорожные работники в оранжевых свитерах сворачивали и погружали в кузова покрывшиеся за полгода свастиками с небрежным граффити «Будь злым» произведения скульпторов из Союза художников; он вернулся назад, к переходу, и, опросив пятерых-шестерых угловатых кабанчиков (Бэлка и тут представала в полусвете харизмы – как, впрочем, любой), услышал, что большая тусовка с телевидения – и камеры, микрофоны, кажется, три машины, – прошествовали от дома офицеров через сквер направо, к памятнику Янке Купале, где Бэла будет лезть к нему на плечо по лестнице и, указуя вдаль, прочитать какой-то текст про город с цитатами из Кафки, Леблана и Депардье. Выбрали Бэлу – потому что в школе учила французский.