Грэм Симсион - Триумф Рози

— Похоже, придется попросить твоего дядю Фрэнка.

Дядюшка Фрэнк произнес совершенно оскорбительную речь (замаскированную под шуточную) в честь моего совершеннолетия и до сих пор, очевидно, оставался жив, хотя его жена и моя тетя Мерл умерла, пока мы жили в Нью-Йорке. По моим расчетам, теперь ему было не меньше восьмидесяти пяти, и я предположил, что если он и изменился, то в худшую сторону. За отсутствием чего-либо уморительного, что он мог бы рассказать об отце, дядюшка мог использовать выпавшую возможность как повод выдать несколько шуток на мой счет.

У меня имелось четыре дня на подготовку надгробного слова, и на это время пришлось приостановить развитие проекта «Хадсон» и разработку приложения для «Библиотеки». Последнее до смерти отца занимало почти все свободное пространство в моем расписании. Теперь же я обнаружил, что совершенно не в состоянии писать программный код. Хотя в моем мозгу, казалось, не было предусмотрено эмоции, которую я мог бы назвать «скорбью», мои мысли переполняли — затопляли — воспоминания о детстве и о последних минутах отца.

— Мы все горюем по-разному, — заметила Рози. — Мне кажется, у тебя натура такая… как бы это сказать… головная, что ты переводишь свое потрясение не в чувства, а в мысли. Уж не знаю, насколько это осмысленное объяснение.

Объяснение было вполне осмысленным.

— Но вследствие этого мне чрезвычайно трудно написать надгробную речь.

— Дон, тебе надо будет сказать всего несколько слов. Может, пару каких-нибудь историй поведать. Ты слишком уж изводишься из-за этого.

Было 4:58 утра, и я невольно побеспокоил Рози, вылезая из постели, чтобы записать идею, которая могла бы забыться, возобнови я сон.

Она села на кровати:

— Все равно Хадсон через двадцать минут встанет.

Мы приготовили кофе, и Рози нашла мне ручку и бумагу.

— Что самое интересное ты можешь рассказать про твоего папу?

— Он не сделал в жизни ничего примечательного.

— Как насчет той звуконепроницаемой колыбели, которую он соорудил для Хадсона? Замечательная история, по-моему. Тут и доброта, и ум, и ощущение такой… некоторой склонности к причудам.

— Ты считаешь, что мой отец был склонен к причудам?

— Считаю ли я, что римский папа — католик? Конечно, он был странноватый. Взять хотя бы то, как у вас в хозяйственном магазине аккуратно разложены все гаечки и болтики.

— Я сам ввел эту систему. Сорок лет назад.

— Тогда это еще одна прекрасная история. А как он решил прослушать всего Бетховена и умер, когда дошел до конца? Тебе надо на этом завершить.

— Посетителям похорон будут и без меня известны все эти факты.

— А ты их не информируешь. Ты им напоминаешь. Или вот еще. Как насчет чего-нибудь такого, чему он тебя научил?

— Он считал, что попытки чему-либо меня научить — процесс, приносящий лишь разочарование и досаду. Он часто говорил: «Столько в тебе всяких знаний (потому что в школе я получал хорошие отметки), почему же ты никак не можешь?..» Я проявлял некомпетентность по части многочисленных задач, связанных с физическим трудом. И это, конечно, раздражало в контексте оказания помощи в магазине хозяйственных товаров.

— Правда? Твой папа думал, что, если у тебя хороший интеллект, ты и со всякими инструментами должен хорошо справляться?

— Не совсем так. Он говорил, что мне просто не хватает здравого смысла. И вероятно, был прав. Иногда я делал чудовищные глупости.

— Как когда Хадсон, еще в Нью-Йорке, сунул бутылку с сиропом в ящик с инструментами и все там залил?

— Совершенно верно. И я в свое время наговорил массу глупостей — покупателям и поставщикам. Даже тогда я уже понимал, что это глупости. Сразу после того, как их произносил.

— Но ты же все равно делал свою работу, верно? Твой папа упорно этого добивался — и добился. Вот как раз одно из его мощных достижений, о которых ты мог бы сказать в речи. А может, у тебя есть какая-нибудь самоуничижительная история про то, как ты напортачил, а он стал учить тебя, как правильно…

— Можешь обратиться к моему дядюшке Фрэнку. У него имеются многочисленные примеры таких случаев.

— Ладно тебе, не заводись. Без твоего папы ты бы вырос совсем другим. А так ты получился очень даже ничего. Так что ты ему многим обязан. Как и я, кстати.

— Когда мне было шесть лет, у всех остальных детей были конструкторы «Лего» и «Меккано». Но мой отец сделал мне лучший в мире конструктор — из деталей, продающихся в хозяйственном магазине.

Предложенный Рози метод составления надгробной речи оправдывал себя. К моему немалому удивлению и дискомфорту, поначалу на моем голосе сказывались испытываемые мною эмоции, но потом я вновь обрел над ним контроль. Актовый зал Института механиков [12] Институты механиков стали появляться в Великобритании и ее колониях с конца XVIII в. В них ученые читали бесплатные лекции «механикам» (как их тогда называли) — рабочим, мастеровым, ремесленникам. Эти институты стали предтечей публичных библиотек и центров досуга. Особой популярностью пользовались в Австралии (первый такой институт открылся там в 1827 г.), где явились еще и своего рода моделью для создания различных социальных структур на местном уровне. В штате Виктория сейчас действует более пятисот таких институтов. В настоящее время они используются для проведения общественных и муниципальных мероприятий, в некоторых размещаются некоммерческие организации, а некоторые продолжают выполнять и функцию библиотеки. был почти полон: моего отца хорошо знали в общине, к тому же он до недавних пор продолжал помогать моему брату в магазине. Я удивился, обнаружив, что несколько человек, никогда или почти никогда не встречавшихся с отцом, сочли нужным доехать до Шеппартона: это были Фил, Клодия («Я тут представляю всю семью Бэрроу!»), Дейв с Соней, Ласло с Фрэнсис Спорадической Курильщицей, а также — что совершенно меня изумило — Амхад с Мин… и Саймон Лефевр. Иуда.

— По крайней мере, он убедится, что я взяла отгул не ради Хадсона, а ради чего-то еще, — заметила Рози.

Он сидел рядом с Клодией, которая некогда бросила его из-за неверности и присвоила ему оскорбительное прозвище. Необъяснимо!

В тот конструктор, как я теперь вспомнил, я неоднократно играл с двумя другими мальчиками, так что отец косвенным образом способствовал и кое-каким моим социальным взаимодействиям. Меня больше привлекали накопление и организация компонентов (их число пополнялось на дни рождения и в Рождество), нежели собственно конструирование.

Я закончил выступление рассказом о проекте «Бетховен», после чего вернулся на свое место между Рози и моей матерью. Последняя плакала — что было вполне объяснимо. Моим главным чувством на тот момент было облегчение: казалось, я выполнил свою работу довольно приемлемо.