Александр Сегень - Похоронный марш

— Пожар! — закричал я, колотя кулаками в дверь нашей квартиры.

— Что буянишь, черт? — хмуро спросила бабка, открывая дверь.

— Пожар! — выдохнул я и потянул бабку во двор.

— Это у Павлика, — определила она, выйдя и посмотрев на дым. — Беги-ка за ним.

Я побежал на улицу Братьев Жемчужниковых. Веселый Павлик вертел на плахе баранью тушу и напевал:

— Дядя Павлик! — закричал я таким страшным голосом, будто его требовали немедленно явиться на Страшный суд. — У вас пожар! Из вашего окна дым!

— Дым? — сказал он. — Нет дыма без огня.

Он ткнулся сначала в одну сторону прилавка, потом резво убежал в широкую дверь, из которой обычно выносили туши. Через минуту он выбежал уже без фартука, и мы побежали. Я бежал за ним следом, упираясь взглядом в его широченную спину. Добежав до угла серого дома, он не выдержал и запел, пыхтя!

Мне казалось, что пока мы бегали, уже должен был разгореться настоящий пожар, я воображал источающие пламя окна верхних этажей, ужас лиц и каски пожарных, чуть ли не пожар Москвы 1812 года, но когда мы прибежали, из окна Веселого Павлика лился в небо все тот же скучный ручеек дыма. Однако мне все равно было интересно, и я не отставал от погорельца. Мы взбежали на третий этаж, он всадил в замочную скважину лезвие ключа и, слегка подтолкнув дверь таранным плечом, распахнул ее. Я последовал за ним в его пещерную квартиру, полную дыма, и увидел целый мир беспорядка, обиталища людоеда. Всюду что-то валялось — картинки, книги, статуэтки, какие-то технические детали, настолько вырванные из целостности своего механизма, что превратились в нечто бесформенное и жуткое; какие-то линзы, начатые гербарии с бабочками и цветами вперемешку; конечно же, я сразу обратил внимание на бурый череп, оскаливающийся на столе — ух ты! Еще я успел заметить, что все обои в комнате измусолены и изрисованы. Мы устремились на кухню. Там было тесно от дыма, на плите стоял объемный бак, в котором догорали какие-то обуглившиеся ошметки. Веселый Павлик погасил конфорку, снял бак с плиты и сказал:

— Тужурку хотел прокипятить. Сгорела тужурочка.

Потом он тщательно оглядел плиту и сделал очень важное предположение:

— Видно, где-то огонь прорвало.

И тут же принялся делать одновременно массу дел — махать журналами, выгоняя в окно дым, бегать с места на место, что-то разыскивая, что-то хватая, чем-то звякая, беспрестанно напевая выхваченные из разных арий и песен куски. Конкретно он сделал следующее: выпил стакан воды, спросил меня, почему я не в пионерском лагере, подразнил унылого попугая, сидевшего в клетке под самым потолком, полистал журнал, которым гонял дым, так, будто только что купил его, сказал мне, что я настоящий герой, потому что в журнале была статья о Гастелло, потом вывалил из бака в мусорное ведро тужурку, и под пеплом не стало видно ведра, беспощадно стукнул боксерскую грушу, висевшую в прихожей, запретил меня называть его дядей, а просто Павликом, наконец, включил радиолу и поставил пластинку, из которой заискрилось по квартире:

Веселый Павлик подпрыгнул несколько раз, изображая матросский танец, причем толстые его ягодицы затряслись, как два пятикилограммовых студня, после этого он вспомнил, что пришло время утолить голод, достал из холодильника круг ливерной колбасы и спросил меня:

— Хочешь колбасиську?

— Хочу, хочу, хочу, — заскакал я по квартире Веселого Павлика, чувствуя себя таким же весело чокнутым, как ее обитатель.

— А это чей череп? — осведомился я о том, что более всего волновало меня в данный момент.

— Я нашел его в глухой тайге, он принадлежал охотнику Шатлару или Шармахону, что-то в этом роде. Если ночью, в самое полнолуние, возложить на него руку, можно разговаривать с предками.

— Ух, здорово!

— Правда, в последнее время он что-то барахлит… Чу!

За окном раздались утробные визги, словно какой-то преждевременный архангел трубил о том, что время было и есть, но более не будет отныне.

— Это к нам, — сказал Веселый Павлик, мы выглянули в окно и увидели наш двор красным от широких красных спин понаехавших пожарных кашалотов. Через некоторое время в дверь позвонили, вошли пожарные с усталыми взглядами и долго отчитывали Павлика.

— И вообще, — сказали они, подводя итог, — квартира находится в пожароопасном состоянии. По решению Моссовета, жильцов, нарушающих противопожарную безопасность, нужно строго штрафовать в размере от десяти до пятидесяти рублей.

— Да вот, видно, огонь где-то прорвало, — пытался оправдаться Веселый Павлик.

Появился акт, медленно и рассудительно он был составлен и протянут хозяину пожароопасной квартиры.

— Десять рублей попрошу, — сказал строго акт.

Веселый Павлик снова забегал по квартире, куда-то засовывал по локоть руку, что-то открывал и захлопывал, а попугай сделал так: «Кр-р-р-рааааа!» и взмахнул крыльями, словно возмущаясь размерами штрафа. Наконец были собраны семь мятых рублевиков и девственная, как только что развернутая жвачка, трешница. Я почему-то подумал, что главный пожарный скажет Веселому Павлику, когда тот протягивал деньги, не надо, ну ты чего, земляк, обижаешь, мы же пошутили, лучше налей стопочку, если есть, а нет, так и бог с ним; но он аккуратно сложил весь размер штрафа и, сунув его себе в карман, пошел прочь.

Остальные пожарные пошли за ним следом, и только один из них сказал «до свиданья».

— Ну бог с ними, бог с ними, — замахал обеими руками вслед пожарным Веселый Павлик и пошел переставлять пластинку.

запела Эдита Пьеха, и мы сели есть колбасиську. Мы ели ее с горчицей, и ничего вкуснее этой колбасиськи я в жизни не ел, потому что мы не обедали, а именно утоляли голод, как выразился Веселый Павлик. К тому же он извлек из-за шкафа пыльную бутылку, в которой на треть что-то плескалось, и налил мне полстаканчика, а себе целый стакан. Мы чокнулись и выпили.

— Вообще-то, без тоста не полагается, — сказал он. — Я так-то не пью, но тут такое дело — за исключительно приятное знакомство! А тебе сколько лет? Восемь?

— Одиннадцать, — сказал я.