Александр Сегень - Похоронный марш

— Боо-о-о-о-э-э-э-э-э…

Мне стало страшно. Липа гудела всем стволом, всей кроной и корнями, будто умирающий орга́н. Когда гул затих, стало светать и появились первые прохожие. Из подъезда вышел с зимней лопатой мой брат Юра и, поздоровавшись со мной, пошел сгребать снег с тротуара улицы Массовой.

В тот день, в одиннадцать часов утра, умерла моя бабка, Анна Феоктистовна Теляткина.

С некоторых пор я стал замечать около ЖЭКа новое лицо. Круглые очки, острый нос, капризные губки и черные блестящие волосы, свисающие сосульками на лоб. Взгляд деловито-недовольный. Голос — уставший от всеобщего непослушания ему.

— Света, Сережа, вы нехорошие пчелки. Почему вы не сделали, что я вам велел?

Первый раз я увидел его привешивающим новую табличку у дверей ЖЭКа, на которой было написано то, что написано и по сей день:

Старая вывеска униженно стояла рядом, прислонившись к стене вверх тормашками:

Это означало, что нашего ЖЭКа больше не существует, а есть отныне наш ДЭЗ. Контора превратилась в дирекцию. Я решил, что субъект, привешивающий новую вывеску, какой-нибудь агент по замене старых названий на усовершенствованные. Еще я подумал: здорово было бы работать таким агентом — вводить в жизнь новизну. Но вскоре я увидел того субъекта командующим дворниками улицы Братьев Жемчужниковых и выяснил, что это новый техник-смотритель Линёв. Как-как? Ли-нёв. Леонид Семенович.

Перед самым Новым годом наш дом стали потихоньку выселять, и Линев занял огромную квартиру на третьем этаже первого подъезда, где раньше жили две семьи. Вскоре он пришел ко мне.

— Привет. Ты дворник пятого участка? А я техник четвертого. Пришел познакомиться. Ваш техник скоро увольняется, и меня переводят на ваш участок. Будем знакомы — Леня.

— Леша, — ответил я.

— Почти тезки, — сказал он.

— С чего бы это? — спросил я.

— Ну как же, — ответил он, — Леня, Леша, их всегда путают. Нет? Не тезки? Ну пусть будут не тезки. А у тебя неплохая квартирка. Это что, твой брат? Он нездоров?

— Нет, он совершенно здоров, — сказал я. — Никогда не болеет.

Юра в эту минуту сидел у окна и смотрел, как за стеклом мелькают снежинки. Затылок его слегка дрожал, и пальцы рук теребили ткань штанов, и я еще подумал, что так, должно быть, теребят ткань умирающие.

— Я имею в виду его главный физический недостаток, — сказал Линев.

— У Юры нет недостатков, — сказал я.

— Ну, ты понимаешь, о чем я говорю, — не унимался техник-смотритель. — У меня, между прочим, есть знакомый, который как раз лечит таких, как твой брат — детей алкоголиков.

Я оживился. Что есть такие врачи, мне еще никогда не приходилось слышать.

— Да, — подтвердил Линев. — Достигнуты первые успехи в этой области. Это твой попугай? Какой красавец. Как звать? Порода какая необычная. Что за порода?

— Здорово, ставый бгодяга! — вдруг воскликнул весело Роджер. Откуда он откопал такую фразочку? Линев улыбнулся..

— Его Роджер зовут, — сказал я, — а порода называется нестор-кака. Слушай, а нельзя бы мне твоему знакомому врачу показать брата?

— Почему нельзя, — сказал Линев и приподнял одну бровь, отчего в лице его укрепилось воронье выражение. — Можно. Только ты же понимаешь, что вылечить очень трудно, а потому нужно много тугриков. Чайком угостишь?

Я побежал ставить чайник. Через десять минут мы сидели с ним и оживленно беседовали. У Линева оказалась масса проектов раздобывания денег, все они выглядели более или менее законными, а также какими-то выполнимыми и не очень-то выполнимыми одновременно. Я угощал Линева крепким чаем и остатками козинак. Он с удовольствием рассказывал о себе. Оказалось, что он из Волыни, из города Ровно, пока учился в строительном институте, был женат на москвичке, но год назад они развелись, московская прописка у него осталась, а жилья в Москве нет.

— А развелись — знаешь из-за чего? — весело спросил он.

— Откуда ж мне знать? — спросил я.

— Она от другого родила. Сначала родила, а потом призналась. Ты еще не думаешь жениться?

— Да нет вроде.

— Не женись. Лучше так живи. Не доверяй — легче потом будет отрывать от сердца.

Мы допоздна засиделись в тот вечер. Линев был мне все больше и больше неприятен, но я хотел, чтоб он проникся ко мне расположением — уж очень заманчивой казалась перспектива излечения Юры, ведь Юра лучше большинства людей; он так здорово все чувствует и так многого лишен из-за своей неполноценности. Обязательно нужно будет заработать побольше денег, вылечить Юру, взять отпуск и поехать вместе с ним на Черное море.

Когда Линев ушел, Юра и Роджер уже спали. Я тихонько поменял Роджеру корм и подумал: интересно, сколько еще знает хитрый попугай, если он обычно говорит только о себе, и лишь при виде нового человека в нем иногда возникают некие ассоциации, и в крикливой, гортанной глотке оживают неведомые доселе фразы. В скольких руках побывала эта разбойничья с виду птица, и кто дал попугаю такое странное имя?

Потом я подошел к спящему Юре и подумал, нужно ли его вылечивать. Вдруг тогда Юра станет другим человеком, злым, равнодушным? Может быть, он потянется к водке, как наша мать, или превратится в преступника, как наш отец? Но во всяком случае, тогда свершится его назначение на этом свете. А что, если умственная неполноценность и есть его назначение? Что, если без таких, как Юра, невозможна жизнь, без этих жалких, чувствительных идиотов, олицетворяющих собой невинность? Так я думал, стоя в темноте над Юрой, а он и во сне продолжал перебирать пальцами. И сколько я ни убеждал себя, что Юру не надо вылечивать, когда я лег спать, я думал о том, какой из способов добывания денег, предложенных Линевым, самый подходящий. В глубине души у меня не было никаких сомнений, что Юру необходимо превратить в нормального человека.

На следующий день Юра не пошел на работу. Он лежал в кровати, смотрел в потолок и щекотал обеими руками край одеяла. На мои уговоры относительно еды он никак не реагировал, а когда я несколько раз приносил ему тарелку с гречневой кашей, он мычал и шарахался, будто я собирался вырвать ему зуб. На другой день Юра вел себя точно так же, и я вызвал врача. Врач долго прослушивал, обсматривал и обстукивал моего брата, залезал ему в горло, под веки, в уши и в нос, наконец, сказал, что никаких отклонений нет, но нужно более тщательное обследование, на что Роджер вдруг злобно стукнул клювом об клетку и пробормотал:

— Юра, Юра, Юра, Юра!