Татьяна Краснова - Повиливая миром

– Ну-ка, дай я на тебя посмотрю, – говорит хозяин. – Тут мне про тебя порассказали…

– Всё врут, – пытаюсь отшутиться я.

– Да не скажи… Дыма-то без огня не бывает. Ну, водочки выпьешь?

Я отказываюсь категорически, а совершенно непьющий Гоша вдруг говорит:

– А мне давай.

Вокруг этого странного «Сережи» крутится очень красивая, очень тонкая блондинка, и две точно таких же, очень изящных борзых собаки. Все в целом производит настолько абсурдное впечатление, что я перестаю нервничать.

– Ну что ты меня разглядываешь? – вдруг спрашивает хозяин. – Спросить чего хочешь? Так спрашивай.

– Не хочу.

– Хочешь.

– Это неприлично, Сергей… Как вас по отчеству?

– Палыч, – подсказывает Гоша.

– Это неприлично, Сергей Павлович.

– Экий пансион…

– Хорошо, – соглашаюсь я. – В конце концов, мне правда интересно.

– Валяй, – приглашает Сергей Павлович.

– Вот это вот все вместе… Дом этот ваш, ваша девушка, собачки…

– А что, не нравятся? – интересуется мой собеседник.

– Дом жуткий, – невежливо отвечаю я. – Девушка супер. Собаки – вообще слов нет. Только вы во всем этом смотритесь как карандаш в заднице. То есть, очень неорганично. Зачем вам это все?

Гоша с Сергеем Павловичем переглядываются, и вдруг принимаются хохотать.

– А ты говоришь – врут! – резюмирует Сергей Павлович.

Отъезд из этих гостей я не забуду никогда.

«Внезапно» выясняется, что и Гоша, и Сережа успели довольно изрядно выпить.

Я порываюсь вызвать себе такси, но эту идею встречают дружным смехом.

– Поехали, – говорит Сергей Павлович, – заодно в город нас отвезешь. Ты ж трезвая?

На площадке перед домом стоит автомобиль-легенда 90-х – «Мерседес» 600.

Надо заметить, что я в этот период своей жизни езжу на «Жигулях» 6-ой модели. То есть, управлять ничем подобным не умею совершенно.

Товарищи вместе с шедевром Узиэля Галя усаживаются на заднее сидение. Настроение у них превосходное. Я с опаской залезаю на водительское место.

Мне неудобно, страшно и неуютно.

– Да не бойся ты! – ободряет меня Гоша. – Он же железный, чо ему будет…

Шедевр баварского автопрома урчит как крупная хищная кошка. Выбравшись на шоссе, я еду в крайнем правом ряду и в состоянии чрезвычайной настороженности. Еду медленно. Настолько медленно, что, завидев крадущийся вдоль обочины лимузин, нас тормозит автоинспектор. Только тут я соображаю, что прав у меня нет.

– Где документы на машину? – спрашиваю я.

– А черт их знает, – слышится с заднего сидения.

Выбора у меня нет. Я выхожу из машины, и произношу следующие слова:

– Дяденька милиционер, простите меня. Я в безвыходном положении. Мы отмечали день учителя. У меня нет прав и документов, машина это не моя, а на заднем сидении – два нетрезвых мужика с пистолетом. Пожалуйста, можно я поеду домой?

Эту речь оба друга припоминали мне несколько лет.

Нас, конечно, отпустили. Инспектор поправил свое материальное положение, я впала в ярость, и оставшуюся часть пути проехала очень быстро…

Остановившись возле дома, я оставила своих жизнерадостных попутчиков на заднем сидении, сообщив, что с такими недоносками мне прежде встречаться не доводилось, и что вести себя подобным образом могут только асоциальные ублюдки. Вслед мне доносился счастливый смех…

Между тем днем и смертью Палыча пройдет больше 15 лет.

Все эти годы у меня будет человек, к которому можно приехать среди ночи, потому что все внезапно рухнуло, и, не стыдясь, не «держа фасон», неприлично в голос порыдать, рассказать все самое страшное, горькое и дерьмовое, не боясь «потерять лицо», получить рюмку ледяной водки из морозилки и неглупый совет о том, как жить дальше… Человек, с которым можно до слез хохотать над какой-нибудь неприличной ерундой и спорить, например, о Достоевском (да, в местах лишения свободы бывают библиотеки!).

Он расскажет мне и о перстнях, наколотых на пальцах, и о детстве в детском доме, и о многом другом, чего я не знаю и даже не могу вообразить.

Мне будет с ним настолько легко и просто, что место, оставленное в моей жизни Серегой, заполнить никогда не удастся ничем и никем.

За год до смерти он уедет на Байкал. В глухую деревню, вдвоем со своим старым товарищем с такой же острожной биографией.

Я тогда буду уверена, что он просто устал от Москвы. Я так и не узнаю, что ему поставили онкологический диагноз. Мы будем перезваниваться – сначала часто, потом реже. «Связь дерьмовая!» – скажет он.

Потом он пропадет надолго, больше чем на месяц. Потом Гоша приедет ко мне, и скажет: – Палыч умер.

– Когда? – еле выдохну я.

– Ровно сорок дней назад. Помнишь, я уезжал… Ему совсем хреново стало, и я поехал.

– И ты мне ничего не сказал?! Как ты мог мне ничего не…

– Он не велел, – слышу я в ответ. – Приказал сообщить тебе на сороковой день. Сказал, ты будешь орать и называть его ублюдком, и это будет смешно. И что нечего тут «прощаться», чай не вокзал… Ну, что ты… Ну не плачь… Он надеялся, ты разозлишься, и плакать не будешь.

Я надеюсь, что Там, Откуда никто еще не вернулся, распутаются все запутанные узлы, отболит все, что болело, и мы обязательно встретимся.

У него была интересная особенность: он был абсолютно свободен, где бы ни был, и совершенно не умел подчиняться. Этому я хотела бы научиться в оставшееся мне время.

В половине восьмого утра – звонок. Подскакиваю. Нашариваю во сне мобильник. Друг Гоша.

– Я тут это…

– Что?!

– Я тут в Звенигород ехал.

– Ну?!

– Ну это…

– Что??? Врезался, разбился?

– Зачем? Я это… Покурить вышел. Тут это…

– Что???

– Тут знаешь, такой типа туман. И такое все…

– Какое???

– Ну такое… Знаешь, желтое. И типа белое. И тихое такое.

– Гоша, елки, полвосьмого! Какой туман? Какое желтое?!

– А, ну да, ну ты спи.

Закрываю глаза. Лежу. Думаю. Осознаю. Перезваниваю.

– Ты звонил сказать мне, что вышел на обочину покурить и смотрел на листопад в тумане, и туман был белый, молочный и холодный, а листья – желтые, бронзовые и золотые, и в тумане они падали так медленно-медленно и бесшумно?

– Откуда ты знаешь?

– Да ты мне, практически, рассказал…

Парковка торгового центра «Западный». Гоша, доставивший меня в магазин, тормозит посреди парковки. Перед нами маневрирует огромный лакированный лимузин. Громадная машина беспомощно тычется носом в ограду, ерзает на месте, потом ползет назад, рискуя разбить фару Гошиной BMW.

– Нарисуют себе права на коленке, – беззлобно ворчит Гоша, сдавая назад. – И колупаются… Не умеешь ездить – купи, блин, ишака… А то накупят троллейбусов…

– Это не троллейбус, – замечаю я, – это «Роллс-Ройс». Ой, Гоша, смотри, он сейчас себе об эту «Ниву» бок обдерет!