Роберт Зеталер - Вся жизнь

На миг остановившись, он прислушался. Ни звука. Неистовый ветер утих, легкий ветерок лишь слегка щекотал кожу. Эггер пошел дальше. Вокруг простирался тихий и мертвый мир. На мгновение он почувствовал себя последним человеком, оставшимся на Земле, по крайней мере, в долине.

– Что за глупость! – невольно рассмеялся он, не сбавляя шаг.

Последний отрезок пути до снежного холма был слишком крутым, пришлось карабкаться на четвереньках. Снег крошился в руках и на ощупь казался непривычно теплым. Как ни странно, боли в ногах исчезли, но где-то внутри, под кожей, еще чувствовался холод и легкость, словно они сделаны из стекла.

– Вот-вот приду, – сказал он самому себе, или Мари, или хоть кому-нибудь, и в тот же миг осознал, что никто его не услышит, а потому, перевалив через верхушку снежного холма, громко зарыдал.

Стоя на коленях в снегу, Эггер смотрел на освещенный луной участок, где прежде находился его дом.

– Мари! Мари! – выкрикивал Эггер имя жены в тишину.

Поднявшись во весь рост, он бесцельно побрел по своей земле. Сверху, по колено, снег походил на порошок, а внизу был твердым и гладким, словно его раскатали, как асфальт. Повсюду валялись дранка с крыши, камни и щепки. Эггер нашел железное кольцо от бочки для дождевой воды и рядом с ним свой сапог. На небольшом возвышении из земли торчал кусок дымовой трубы. Эггер сделал несколько шагов к тому месту, где, как он предполагал, находился вход в дом. Упав на колени, принялся копать. Он копал, пока руки не стали кровоточить, а снег под ним не потемнел. Раскопав за час метра полтора, он наконец почувствовал израненными пальцами развороченные, будто вмерзшие в почву, кровельные перекрытия и перестал копать. Поднявшись, Эггер посмотрел в ночное небо. А потом рухнул и уткнулся лицом в пропитанный кровью снег.

Обрывки различных сообщений о событиях той ночи местные жители неделями собирали воедино и вот наконец-то смогли представить, как все происходило. Лавина сошла в два часа тридцать минут. Метрах в пятидесяти ниже Пастушьей вершины от снежного карниза отделился гигантский ком и с шумом понесся вниз по горе. Склон в том месте почти вертикальный, поэтому лавина очень быстро набрала скорость, оставляя за собой на пути в долину разрушительный след. Снежные массы прогрохотали у самой окраины деревни и достигли противоположной стороны долины, где вызвали сход еще одной лавины, поменьше, а та уже добралась даже до строительного лагеря фирмы «Биттерман и сыновья» на севере и остановилась в одном лишь метре от старой ванны, где простудился позже Томас Матль. Лавина увлекала за собой деревья, вырывая их с корнем, и оставила в земле борозду, доходившую до самого деревенского пруда. Местные вспоминали о глухом взрыве, сопровождавшемся шумом и ревом, как будто бесчисленное стадо коров мчалось с горы к деревне. От ударной волны дрожали оконные стекла, со стен падали фигурки Девы Марии и распятия. Люди мигом покинули дома и хлынули на улицу, бежали, втянув головы в плечи, а вверху висело облако снежной пыли – казалось, оно даже поглотило звезды на небе. Жители собрались у капеллы, хор женских голосов, шепчущих слова молитвы, сливался со злобным рокотом сходящей лавины. Снежная взвесь постепенно осела, покрыв всю деревню тонкой белой пеленой. Над долиной воцарилась мертвая тишина, и люди поняли, что беда миновала.

Эта лавина опустошила деревню куда сильнее, чем та, что сошла в 1873 году, деревенские старожилы все еще вспоминали ее, а о шестнадцати погибших и теперь напоминают шестнадцать крестов, нацарапанных на алтаре у дома Огфрайнеров. Нынешняя лавина существенно повредила – а где-то и разрушила – четыре двора, два больших овина для сена, водяную мельницу на горном ручье, принадлежащую бургомистру, пять рабочих бараков и отхожее место в строительном лагере. Погибли девятнадцать коров, двадцать восемь свиней, бесчисленное количество кур и все шесть овец, которых держали в деревне. Их туши вытаскивали из снега трактором и голыми руками, а потом сжигали вместе с обломками древесины, ни для чего другого уже не годными. Целыми днями в деревне стоял жуткий запах горелого мяса, перебивая запах окончательно наступившей весны, вместе с приходом которой растаял снег и стали понятны масштабы катастрофы. Тем не менее деревенские собирались по воскресеньям в капелле, чтобы поблагодарить Господа за Его милость. Одной лишь Божьей милостью и можно объяснить то, что лавина отняла жизнь только у трех человек: у пары пожилых крестьян Зимона и Хедвиг Йонассер, чей дом полностью накрыло снегом – раскопав комнату, их нашли лежащими на кровати лицом к лицу, задохнувшимися, – и у официантки трактира Мари Райзенбахер, молодой невесты Андреаса Эггера.

Спасательный отряд, собранный в ту же роковую ночь, нашел хижину Эггера в снежном плену и его самого, скрючившегося на снегу перед ямой, вырытой голыми руками. Потом ему рассказали, что на том злосчастном месте его нашли лежащим без движения, и никто из них не поставил бы и гроша на то, что в этой темной куче еще теплилась жизнь. Сам Эггер не запомнил ни единой детали своего спасения, хотя до конца жизни носил в сердце сказочный образ: вот в темноте начинают мерцать факелы, а потом они медленно, покачиваясь, будто призраки, приближаются к нему.

Мари извлекли из-под снега, гроб установили в капелле рядом с гробами покойных супругов Йонассер, а затем закопали на деревенском кладбище. В день похорон ослепительно сияло солнце, над свежим холмиком земли жужжали первые шмели. Больной, оцепеневший от горя Эггер сидел на табурете и принимал соболезнования. Он не понимал, что вокруг говорят, люди протягивали ему руки, а ему казалось – какие-то непонятные предметы.

На последующие недели Эггер нашел пристанище в «Золотой серне». Большую часть времени он проводил лежа на кровати в крошечной каморке за прачечной, место там выделил ему хозяин трактира. Переломы в ногах срастались медленно. Костоправ Алоис Кламерер умер много лет назад – рак сожрал у него половину челюсти, нёбо и ткань щеки, и под конец в ране, как в окошке, виднелись зубы, – так что теперь пришлось обратиться к молодому сельскому фельдшеру, который приехал в деревню в прошлом сезоне и в основном занимался растянутыми, вывихнутыми и сломанными конечностями туристов, прибывающих в долину в большом количестве для пеших походов и катания на лыжах. Фирма «Биттерман и сыновья» заплатила фельдшеру, и Эггер заполучил две ослепительно-белые гипсовые повязки на ногах. К концу второй недели для него приготовили туго набитую соломой подушку, подложили под спину. Теперь он сумел сидя пить молоко из кружки, а не как раньше, когда мог только лакать из миски. Миновало три недели, Эггер шел на поправку, так что трактирщик и мальчишка, разливающий пиво, каждый день в полдень заматывали его в попону, поднимали с кровати, выносили на улицу и сажали на скамеечку из березы, откуда он видел склон, где прежде стоял его дом, а теперь осталась только нагретая весенним солнцем груда камней.