Борис Земцов - Украденный горизонт. Правда русской неволи

Утром я осмотрел все прокипяченные накануне вещи. С лица и с изнанки. Самым придирчивым образом. Всё чисто!

Конечно, наволочка и простыни приобрели откровенно желтушный оттенок и до рези в глазах разили хлоркой. Конечно, ткань майки, рубашки и трусов стала мягкой и рыхлой, готовой в любой момент расползтись в самом неожиданном месте. Но в этих вещах никто не ползал, не копошился. Я уже ни с кем не делил площади своей одежды и своего белья!

Удивительно, но на все мои стирально-профилактические хлопоты соседи не обратили внимания. Впрочем, это уже чисто тюремное. С одним человеком здесь можно спать на соседних шконках [15] Шконка (тюремное) — кровать. , сталкиваться с ним в условиях предельно ограниченного пространства хаты по сотни раз на дню и… не разговаривать месяцами. Обычное дело! Истинный арестант неразговорчив, он готов всегда больше смотреть, слушать, запоминать, чем произносить какие-то слова. Даже дежурные, общечеловеческие — «Доброе утро!» и «Спокойной ночи!» звучат здесь очень редко. В соответствии с обстановкой и традицией! А то, что на мои «вшивые» постирушки никто не обратил внимания — слава Богу! Ни праздного, раздражающего любопытства, ни лишних вопросов, ни глупых советов.

В эту ночь я укладывался спать на ещё сыроватых, едко пахнущих, но абсолютно свободных от всяких постояльцев, простынях. Коснувшись такой же непросохшей и такой же чистой наволочки, произнёс вслух, но очень тихо, обращаясь к самому себе: — «А жизнь-то налаживается!».

Фраза была из анекдота.

Сюжет его прост по форме и глубоко национален по содержанию. Русский мужик, доведённый до отчаяния безденежьем, занудством жены и прочими неурядицами, собрался… вешаться. Приладил петлю, взобрался на табурет, окинул прощальным взглядом утлое жилище. Этот взгляд вдруг цепляется за притаившуюся в уголке (сверху всё видно), едва початую бутылку водки.

«Напоследок очень даже кстати!», — думает решившийся на отчаянный шаг и, отводя в сторону петлю, спускается с табурета. Нагибается за четвертинкой, а по соседству вдруг обнаруживается и надкушенный, но вполне съедобный бутерброд с сыром!

Естественно, мужик с удовольствием выпивает и с не меньшим удовольствием закусывает. Тут же подворачивается и вполне годный для употребления сигаретный бычок. Мужик присаживается на табурет, ещё совсем недавно избранный им самим собственным эшафотом, с наслаждением затягивается, светлеет лицом и вдохновенно изрекает: — «Да жизнь-то налаживается!»…

Очень скоро и фраза и этот анекдот, несмотря на весь свой смысл, и многие подробности событий на вшивом бутырском фронте забылись.

Зато появилась привычка время от времени выворачивать наизнанку и внимательно осматривать всю одежду, что соприкасается с моим телом.

Эту привычку я сохранил весь лагерный период своей биографии и «автоматом» перенёс её в вольную, нескоро наступившую, но всё-таки наступившую жизнь.

Странная, верно, привычка в эпоху инноваций, нанотехнологий и модернизаций.

Уже на воле, через месяц после «звонка» [16] «Звонок» (тюремн.) — полное окончание тюремного срока, не сокращенного ни условно-досрочным освобождением, ни медицинской актировкой (списанием). , услышал Серёга Гладышев, что российские парфюмеры начали выпускать одеколон «Михайловский централ» [17] «Централ» (устаревш.) — тюрьма. .

Услышал — оторопел, даже не матернулся, только хмыкнул. Хмыкнул — значит издал короткий неопределённый звук.

Этот звук не имел ничего общего ни с одним словом, но смысла скрывал в себе столько, сколько в самом глубоком афоризме не присутствует.

Правда, смысл тот был исключительно личный, понятный только Сергею Гладышеву и только благодаря специфическому опыту всей его специфической жизни, из которой десять последних лет потратилось на тюрьму и лагеря.

Удивление по поводу появления «Михайловского централа» потащило за собой недлинную цепочку мыслей и целый шквал воспоминаний из недавнего, ещё саднящего, арестантского прошлого.

Значит, какие-то умники собрались на тюремном запахе бизнес замутить? Флаг им в руки [18] «Флаг в руки» (жарг.) — пожелание успеха с элементом насмешки. !

Только не стыкуются два этих понятия: «запах тюрьмы» и «парфюмерный аромат». Что-то здесь напутано и перевёрнуто: то ли тюрьма ненастоящая, насквозь выдуманная и тюрьмой даже не пахнущая или те, кто за деньги это нюхать будут — люди неизлечимо нездоровые, напрочь извращенные.

Конечно, и такие найдутся, ведь многое за то время, пока Серёга зону топтал [19] «Зону топтать» (тюремн.) — отбывать срок заключения. , на воле поменялось, с ног на голову кувыркнулось.

Взять тех же пидоров, петухов по-лагерному [20] «Петух» (тюремн.) — пассивный гомосексуалист, то же самое, что и «опущенный», представитель низшей касты заключенных. .

Это в зоне они — неприкасаемые, у кого отдельная посуда, отдельный стол в столовой, отдельное «очко» в туалете. Это в зоне они — презираемые, хотя порою на выбор и на особый вкус используемые по своему гадкому предназначению, даже не люди, а какие-то, отдалённо напоминающие людей, существа. Не дай Бог, у кого-то из них чай или сигарету позаимствовать.

Даже если чифирнуть невмоготу, как хочется или курить приспичило так, что уши в трубочку заворачиваются.

Скорым в этом случае суд будет.

Вслух даже «петушиную» масть не вспомнят, только скажут: «Ты с «этими» полоскаешься [21] «Полоскаться» (тюремн.) — общаться, тесно контактировать. , ну и давай к ним, сворачивай «машку» [22] «Машка» (тюремн.) — свёрнутые постельные принадлежности (матрас, подушка и т. д.). , переселяйся в «петушатник» [23] «Петушатник» (тюремн.) — специально отведенное место в арестантском общежитии (бараке) для проживания «петухов». ». С таким тавром арестанту уже до конца срока оставаться и не отмыть это тавро, не соскоблить.

Но так в зоне.

А на воле нынче те же потенциальные обитатели «петушатника» — уважаемые граждане, представленные во всех областях, во всех структурах. Сидят в высоких кабинетах, способны не просто влиять, а напрямую решать судьбы других. Те же пидоры из телеящика в реальную жизнь перепрыгнули, со своим флагом по улицам в центре Москвы ходят, в грудь себя стучат, особых прав требуют.

И не находится пока в стране человека с полномочиями, чтобы гаркнул: «Эй, дырявые [24] «Дырявый» (тюремн.) — тот же «петух» (пассивный гомосексуалист, «опущенный» и т. д.). , вы что, нюх потеряли? А ну марш в петушатник, и чтобы не высовываться!»…

На таком фоне, возможно, кому-то и тюрьмы нюхнуть в самом прямом смысле этого слова за счастье. Вполне в кайф, в духе толерантности и всего такого прочего. Логика в стиле времени. Только такая логика в голове у Серёги Гладышева не укладывалась, не лезла, уже на самом входе дробилась и рассыпалась в крошку. Как же так: тюремный запах в аромат записать и за деньги людям втюхивать?