Борис Земцов - Украденный горизонт. Правда русской неволи

Первым, кто непроизвольно наизнанку свои мысли перед ним вывернул, был Ромка Дельфин, шнырь [79] Шнырь, шестёрка (тюремн.) — заключенный, удостоенный права убирать камеру, барак и выполнять прочие обязанности по обеспечению быта заключенных, что намного легче обычных работ, которыми занимаются остальные заключённые. отрядный, который среди всего прочего дважды в день в бараке подметал и мокрой тряпкой в проходняках [80] Проходняк — участок барака между двумя рядами коек. по полу возил, типа влажную уборку производил. Говорили, что Дельфин из образованных: институт закончил, до посадки в городе в серьёзном офисе работал, куда каждое утро в рубашке с галстуком заявлялся.

Дельфин — не из провинившихся был, просто в самом начале срока сам определил для себя: в шнырях добровольных он и полезен для «общего» и всегда для себя «закурить-заварить» иметь будет. Когда такой выбор делал, конечно, лукавил, конечно, где теплее искал. Только много ли таких на строгом режиме, кто, рванув лепень [81] Лепень (тюремн.) — пиджак, куртка. , весь срок готов, не согнувшись и не кланяясь, выдюжить?

Соответственным и отношение к Дельфину было. С одной стороны, ясно — арестант не первого сорта. С другой стороны, явного вреда не приносит, в подлостях не замечен. Порою ему и важные вещи доверяли вроде курков с запретами, порою и при серьёзных разговорах разрешали присутствовать. Немногословным Дельфин был, даже доброжелательным и вежливым, но ровно настолько, насколько таким зона позволяла быть.

Вот и в это утро он в проходняке, где Никита Тюрин обитал, появился, веником под шконарями [82] Шконка (тюремн.) — тюремная койка. зашуршал, приговаривал по обыкновению:

— Здоровенько всем… Побеспокою чуток… Я тут коцы [83] Коцы (тюремн.) — арестантские ботинки. подвигаю… Я тут недолго…

Тихо приговаривал, чуть ли не ласково.

По знакомому, сотни раз виденному и слышанному сценарию всё происходило. Так бы и должно было закончиться, да замаячило над увенчанной арестантской феской головой Дельфина что-то светлое зыбкое, на чём буквы тёмные и чёткие выскочили. А из букв слова:

— Свиньи… Быдло немытое… Где жрут, — там и гадят… Опять бычков немеряно набросали… И воняют, хотя после каждой промки в баню ходят… Шампунем поливаются… Мочалками трутся… Ни хрена не помогает… Воняют… Потому что по жизни свиньи, потому что быдло… Что на воле, что в зоне, всё одно — свиньи… Если день не убирать, бычки здесь ковёр составят, который шаг пружинить будет…

И другие слова россыпью. Из тех, что в зоне, конечно, произносят, но произносят с оглядкой и большой ответственностью, потому как за них очень строгий ответ всякий раз держать полагается.

По инерции, будто всё это шнырь в полный голос сказал, Никита дёрнулся:

— Ты чего, Дельфин? Нюх потерял? Крышняк сорвало?

Хотел сгоряча напомнить, что окурок рядом затушенный — выстраданное куцее арестантское право (мой здесь дом, что хочу, то и делаю), а не примета нечистоплотности. Да только Дельфин, не первый год сидящий, не мог об этом не знать.

Хотел ещё что-то добавить, ещё больше по делу, да осёкся. Сам себя и тормознул, ибо предъявить Дельфину было нечего, ведь в полный голос ничего тот не произнёс. И Дельфин, будто это понимал, потому и ответил уже твёрже, чуть растягивая слова, уже с отдалённым подобием вызова:

— Прибраться… Я же сказал, что недолго…

Что в придачу над головой шныря в этот момент высветило, Никита даже не захотел смотреть, отвернулся. Слишком резко отвернулся, отчего чугунная квашня в черепе в очередной раз колыхнулась и на глаза изнутри опять навалилась. Только прежде чем боль о себе снова напомнила, успел он заметить, что не так прост отрядный шнырь Дельфин, что всего от него ожидать можно, а потому и осторожней с ним надо. Ещё осторожней, чем прежде. И это, несмотря на уже накопленный Никитой арестантский опыт, главный смысл которого как раз и сводился к тому, что никому в зоне доверять нельзя.

А в бараке тем временем очередная движуха наметилась. Сначала атасники на входе криком голос предупредили:

— Отрядник [84] Отрядник — начальник отряда. !

Потом кто-то из тех же атасников через весь барак пронёсся, кодами грохая, и предупреждение повторил, в каждую секцию заглядывая.

Вот после этого и поплыл форменный картуз капитана Кулёмина по бараку. Как должное Никита принял слова, что заплескались над этим картузом. Совсем несложные, нисколько его не заинтересовавшие. И всё на одну тему: пришло время барак ремонтировать, а с ремонтом этим что-то всё не складывается.

Как всегда работы такие делались своими силами: руками арестантов, материалами, которые они же с воли и затягивали. Не принято было, чтобы хозяин выделял что-то на это дело из лагерных фондов, зато спрашивал всегда с лютой строгостью. Был случай, когда одного отрядника за непобеленные в срок потолки упрёками и придирками он до увольнения довёл. В городишке, где зона находилась, где все точки мужского трудоустройства наперечёт, такое значило — без куска хлеба остаться.

Как должное отметил для себя Никита и то, что в конце «бегущей строки» над серым картузом капитана Кулёмина выскочил вывод. То ли грустный то ли досадный:

— Побелки маловато, краски вовсе нет… Никто даже и не обещал затянуть… Значит, опять блатных просить придётся… У них получится… Они на отрядном собрании клич бросят… Арестанты отзовутся… Не ослушаются… И краска найдётся, и побелка появится… Только… Ничего здесь эти люди даром не делают… Чем за это расплачиваться придётся? Если один-два телефона занести — это ещё полбеды… Если что-то посерьёзней просить будут, придётся крепко подумать, стоит ли связываться…

На содержание последних мыслей отрядника Никита никак не отреагировал. Мысли как мысли. Какие ещё могут быть у мусора-отрядника? Всё согласно штатному расписанию, всё согласно выбору, который этот человек давным-давно сделал. Всем известно: чтобы мусору-отряднику выжить, надо ему лавировать между двумя жерновами. Один жернов — в реальной, но всё-таки отдалённости: хозяин, прочее начальство и всякие уставы, инструкции, распоряжения. Другой жернов — совсем близкая каждодневная действительность, где на первом плане лагерные традиции, что веками складывались, и арестантами строго оберегаются. У кого нюха хватает края чувствовать — тот в зоне и работает, тот и по карьерной лестнице карабкается. Кого занесёт — с круга сходит. Порою с потерями невосполнимыми. Чуть больше года назад прямо в кабинете незнакомые мордовороты в штатском арестовали начальника третьего отряда. Из служебного сейфа целую кучу шприцов разовых, склянок и маленьких беленьких пакетиков выгребли.