Борис Земцов - Украденный горизонт. Правда русской неволи

Для всезнающих зеков сюрприза не было: торговал отрядник наркотой. То ли весомого довеска к жалованию сильно хотел. То ли какие-то договорённости с блатными отрабатывал. Конечно, засветился. Возможно, сами «клиенты» и сдали.

С его коллегой из четвёртого отряда судьба ещё круче обошлась — возвращался со службы, зашёл в собственный подъезд, получил кастетом в висок. «Скорая» опоздала. Ползало по зоне объяснение этой смерти: будто хотел тот мусор из своего отряда образцовый сделать, чтобы себе и почёт и досрочно новую звёздочку на погоны, и будто все эти вопросы затеял он руками блатных решать. Соответственно, и сам какие-то обязательства-обещания на себя в этой ситуации взял, ну и… не вывез. Завертелся, запутался. Жизнью поплатился. По другой версии, слишком сильно достал он своими режимными требованиями одного из серьёзных арестантов из местных. Тот на волю кому надо отшумелся, помощи попросил. Помощь и подоспела. Аккурат, кастетом в мусорской висок.

Обе версии на равных в арестантской молве и сосуществовали, за первенство вовсе не соперничая. Возможно, и в жизни оба сюжета соседствовали, дополняя и усложняя друг друга. Впрочем, важно ли сейчас это…

Зато в мыслях у капитана Кулёмина всё слишком просто оказалось. Так просто, что даже скучно: сплошные «краска-побелка», килограммы да квадратные метры. Плюс шпаклёвка, плюс линолеум в комнату воспитательной работы, плюс ещё какая-то ремонтно-строительная дребедень. Даже пожалел Никита, что лишний раз напрягся, в башку к отряднику заглядывая.

Думать по-прежнему больно было, потому и длинных мыслей не складывалось, а короткие, что обрывками в гуще боли сновали, вполне предсказуемое звучание имели: что дальше с такой способностью делать, на пользу ли пойдёт или проблемами обернётся?

Впрочем, был ещё шанс надеяться, что обретение это — не окончательное, а что-то минутное, случайное, почти разовое, что больше и не повторится. Шанс-то был, только не получалось у него реализоваться. Скорее наоборот — все дальнейшие события только подтвердили — это серьёзно, это — не подарок, а дополнительный груз впридачу к и без того нелёгкой арестантской ноше.

На утреннем общем построении очень близко от себя увидел он начальника колонии, которого неспроста хозяином звали, который на лагерном замкнутом пространстве был и Богом, и Царём, и Прокурором. Неспешно прохаживался полковник Алесенко между чёрными арестантскими рядами и, будто между делом, на ходу процеживал, рта не раскрывая:

— Побриться… Бегом… В строй вернуться…

— Феску сменить… Чтобы завтра с нормальным козырьком была. Проверю…

И всё прочее, в таком же роде. Так же коротко и колюче. При этом голова у говорившего в арестантскую сторону и не поворачивалась.

Между тем, над головой той, украшенной на заказ пошитой фуражкой с задранной донельзя тульёй, слова неспешно поплыли. Так же неспешно и смысл их до Никиты доходил:

— Полторы тысячи зеков в лагере… Вроде рабочая сила… Скорее стадо дармоедов… На промке никто не перерабатывает… Потому что нет толком работы на этой промке… Не нужны государству нынче рабочие руки арестантов… И вообще этому государству ни хрена не нужно… Другое дело при Сталине… И даже позднее… Тогда каждая зона серьёзным предприятием была… С гособеспечением, с госзаказом, с премиями… И зеки зарабатывали, и все те, кто в системе нашей работал… Иные зоны продукцию на экспорт оправляли. Не то, что сейчас: мешки копеечные, никому не нужные… А лагерь на хозрасчёте… За воду, электричество, прочую коммуналку платить надо… Живыми денежками… А брать откуда… А самим жить на что? А на что проверяющих задабривать? Да ладно бы, если только поить-кормить… Эта сволочь привыкла, чтобы по итогам всякой ревизии после банкета им не только нарды или шахматы, что зеки на лагерной ширпотребке производят, дарили… Им конверт с наликом напоследок обязательно подавай… Опять деньги…

После этого над красивой фуражкой забористые матюки закачались. Не такие адресные, как у Дельфина, но не менее злые. А следом опять же вывод. Не такой скучный, как у отряд-ника, а масштабный, с обобщением, в котором для брата-арестанта ничего хорошего опять же не проблескивало:

— Нечего ждать, пока про нас и про нашу систему там наверху вспомнят… Да и не вспомнят ведь никогда, потому как прочих забот в государстве хватает… Самим шевелиться надо… С бухгалтерией на промке разобраться надо… Она и так в трёх вариантах ведётся, чтобы всем капало… Сдаётся, там ещё резервы есть… Зеки перетопчутся… Можно и ещё с нарядами покрутить… Подрезать, где можно… Знаю, кому это поручить… Есть на зоне мини-цех по ремонту автомобилей… Расширить его надо… Умельцев в лагере полно, платить им не обязательно… Вместо денег — валюты зековской «закурить — заварить» подбрасывать… Заказы, понятно, с воли подтягивать… Привлечь в помощь местных авторитетов, кто в своё время здесь сидел, с кем отношения сохранились… Но главное — не это… Главное, каждое возможное УДО — на карандаш, и чтобы никакой халявы, всё на коммерческую основу, как и всё везде в стране нынче… Каждый недосиженный месяц должен для арестанта, точнее для родни и близких его, денег стоить… И не так, как раньше — одни платят, другие — нет, а, чтобы все — только за бабки, жестко… Месяц воли досрочной должен, минимум, пятёрку стоить, ещё лучше — двести гринов… Чтобы без всякой поправки на нефть и прочую международную хреновню…

Многие из деревенских, что здесь сидят, никаких долларов в глаза не видели… Их проблемы… Верно, делиться придётся… С судьёй и прокурором, без них ни одного решения по УДО не принимается… Ладно, свои люди, тем более, что такое с ними уже не раз прокручивали… Теперь всё это в систему на поток надо… И, чтобы — никаких посредников-отрядников тут не путалось… Они — пусть бараки ремонтируют, арестантов воспитывают, отчёты составляют.

Забавно: в одно время с тем, как на белом поле над головой полковника Алесенко строчки менялись, сам он продолжал между арестантскими рядами прохаживаться. Более того, не замолкал при этом. На старые темы бросал отрывистые фразы: про непорядок во внешнем виде, про перешептывания в строю, про то, как плохо убирается территория, закреплённая за отрядами. Не столько говорил, сколько стращал да упрекал. При этом по-прежнему ни на кого конкретно не смотрел, а только мимо, исключительно в сторону.

Напоследок над нарядной тульёй уже отдалявшегося лагерного хозяина слова были изрядно цифрами разбавлены:

— В зоне одиннадцать отрядов… В каждом всякий месяц один, а то и двое-трое кандидатов на УДО… Каждое УДО — это, как минимум год недосиженного срока… Понятно, в седьмом инвалидно-пенсионерском там — сложнее, там голь перекатная… И в шестом, где почти одни блатные, — трудно… Всё равно хватает… Пусть по минимуму… По среднему… 11 x 2… 22… 22 x 12… 264… 264 x 200… Всё это ещё, пусть на двенадцать… Ух, до фига в год получается… А если, по курсу с баксов в рубли? Очень прилично… Пусть, судье-прокурору отстегнуть… Всё равно нормально останется… И как всё вовремя… Дочери отдельное жилье справить давно пора… Дачу достроить… А там сына после школы пристраивать… Обязательно в юридический… Неважно, кем потом… Следаком, адвокатом, нахудой конец сюда, в зону определю… А юридический — это репетиторство плюс взятка за поступление… Расходы… Расходы… И ведь всё можно найти, всё изыскать реально…