Эрве Гибер - Порок

Трое приятелей ждали сумерек после ужина, — который подают детям в этой местности очень рано, около семи часов, — чтобы поехать на велосипедах к кладбищу далеко за деревней в конце взбирающейся вверх тропинки. Они положили велосипеды на красную землю возле ограды и отворили заскрипевшие ворота. Из крана на улице капала в мойку вода, лачуга садовника, окна которой были забиты досками, казалась безлюдной. Они, не говоря ни слова, затаив дыхание, прошли к детскому кладбищу, но внезапно послышался чей-то смех, и взявшийся неизвестно откуда — из-за ограды, стало быть, из темного леса, — по могилам запрыгал мячик, они пустились наутек и, катясь на велосипедах на холостом ходу вниз по тропинке, ни разу не притормозили.

Позже один из них, не сказав матери ни слова, вернулся и собрал с земли осколки упавшего с креста ангелочка, чтобы, завернув их в вату, носить на груди возле самого сердца во внутреннем кармане куртки. Потом он снова пришел, но почти сразу же убежал, поскольку увидел, как два странных человека со скрытыми за очками, словно у летчиков, лицами, и несших прицепленные к спине завязками железные баллончики с трубками на концах, совали эти трубки в щели отошедших могильных плит. В третий раз он встал на колени возле свежего земляного холмика, под которым несколько дней назад похоронили утонувших в Волчьих ущельях на берегу острова сплетенных в объятиях отца и сына, и принялся рыть землю руками, он рыл до тех пор, пока ногти не застучали по дереву, тогда он взял прут ограды и, воспользовавшись им как ломом, вскрыл доски, он высвободил из сжатых на груди рук отца маленькое, неподвижное, посиневшее, одеревенелое тело с проломленным затылком, длинными, светлыми, рассыпавшимися по плечам под сборчатым воротом белой рубашки волосами, и вот он, словно вдруг одичав, вытаскивает его наружу, просунув руки под мышки, видит, что он почти такого же роста, и бросает его, и убегает прочь, оставив могилу раскрытой, тело — на съеденье воронам да ящерицам…

Зверинец представляет собой полукруг ржавчины и цемента, все серых и охровых оттенков, на твердом полу ничего нет — ни подстилок, ни простой соломы, на которых могли бы примоститься огромные хищники с шелковистой шкурой, муаровые пантеры, дабы когти на лапах с подушечками стирались о пол, где порой матовым блеском сверкнут экскременты или гладкие белые закругления похожей на полированный слоновий бивень обглоданной кости, на которой, воспротивившись клыкам, кое-где еще остаются волокнистые крапинки. Дикие звери сидят в тесных клетках, снабженных целой системой перегородок и раздвижных дверей, чтобы можно было их одного за другим прогнать и оставить им мясо, вымыть пол брызжущей под напором водой, дать им спариться или проветрить мех. Животные спят, свернувшись клубком в своих запахах, или же ходят по кругу, чтобы кровь не застаивалась, чтобы не сдали мышцы, чтобы не сдохнуть. Порода в этих загонах слабеет, большие прекрасные звери саванны давно исчезли. Львиный рык, — словно вспыхивающий в положенный час мятеж в зверинце, — хриплый крик, передающийся от клетки к клетке подобно судороге, словно звери задыхаются, словно они заглотили огромный булыжник и силятся выдавить его из себя, в конце звук слабеет от изнеможения и с новым выдохом замирает. Язык хищника более светлый, нежели мясо, сомонового оттенка, он высовывается из черной или рыжей пасти и долго облизывает оставленный кусок, лишь после зверь принимается раздирать это мясо; это вылизывание, прикосновение языка к изнемогшей плоти, подобно вылизыванию, прикосновению куснувшему, умершему ребенку, которого хотят оживить, оно бесконечно, как голод. Порой большие хищники, украдкой сойдясь вместе, начинают мурлыкать, урчать в тени, кататься, валяться, лизать друг друга, спариваться. Они вызывают омерзение у толпы, распаляющейся при одном их приближении, они чуют, как от нее воняет. Плюс ко всему у этой толпы нет никакого укрытия.

Запах редко проветриваемого зверинца, — глоток едкого, пряного, амбрового воздуха, от которого легко опьянеть, словно зарывшись головой в мех под полным ароматов покровом, или же в ванне мочи и испражнений, мяса и пота, — таинственный, всегда непостижимый, поскольку возникает на основе секрета диких зверей, который никто нигде не описывал.

Содранные с нежных мясистых тушек шкуры диких животных, выскобленные и очищенные от пленки, сальных и жировых желез, развешаны в кабинете таксидермиста на больших опорах после того, как, удаляя потекший жир и кровавые пятна, их посыпали горячей золой и древесными опилками, обрызгивали жидким гипсом и, чтобы размягчить, неделю вымачивали в растворе из квасцов и морской соли, обернув голову и лапы тряпками, регулярно переворачивая и кладя груз на всплывавшие части, в другой бадье плавают органы; чтобы они не слипались, на них приходилось дуть, теперь шкуры расстилают на песке и натирают канадским бальзамом и мышьяковым мылом, разъедающим сублиматом фенола и рвотных орешков. Если шкура разорвалась, ее зашивают, прижимая края другу к другу.

Путешествующий натуралист в целях безопасности должен избегать спиртных напитков, равно как и родниковой воды. В его сумке, будь то ягдташ или охотничий рюкзак, должен находиться складной нож, чтобы срезать кору, и лупа в роговой оправе, плюс к ним пинцет, другие ножи, набор стеклянных пробирок и промокашек, кристаллизатор для сбора холодных морских звезд и губок, и, наконец, флакон летучего спирта на случай укуса рептилий, насекомых или раны от вызывающих ожог растений. Что же касается оснастки таксидермиста, она должна состоять из скальпелей и ножей с неподвижными лезвиями, кюреток, плоских и трехгранных напильников, кусачек и зажимов, кистей из барсучьего и прочих волос, — одни для мышьякового мыла, другие, чтобы причесывать и приглаживать шерсть, а еще — буравов, ножовок, шильев, игл, проволоки, кудели, ваты, веревок. В его кабинете должно быть сухо и проветрено, поскольку следует избегать сырости, — из-за нее все портится, и солнца, — из-за него все выцветает. На окнах всегда должны быть плотные занавески внутри и ставни снаружи, тут есть дополнительное преимущество: они избавляют от любопытных взоров, если кабинет находится на первом этаже.

Для сбережения на борту корабля зоологической коллекции земноводных млекопитающих, а также тех, что обитают только в воде, к примеру, тюленей или дельфинов с плотной маслянистой кожей, их следует держать раздельно и лучше в концентрированном солевом растворе. Лучший способ сохранить мелких млекопитающих, — к примеру, летучих мышей, — это вскрыть им живот и поместить в спирт. Надписи, сделанные на ярлыках из папиросной бумаги обычными чернилами, в винном спирте сохраняются превосходно, а вот те, что написаны китайскими чернилами, — стираются. Ракообразных можно просто- напросто поместить в соль, бабочек — в склянки с цианидом, а птиц, — после того, как кровь выпустили, в прямую кишку и горло впрыснули фенол и набили ватой, клюв обернули бумажкой так, что получился маленький рожок, — птиц можно разместить в герметичных ящиках слоями в зависимости от размера, переложив их мхом и сухой травой. Чтобы во время поездки изнутри ничего не вытекло, перед упаковкой следует закупорить все отверстия каждого экземпляра.