Эрве Гибер - Порок

Если учесть большой неаполитанский ресторан, с террас которого открывается вид на побережье Адриатики, где в море сливаются городские помои и среди мусора плавают мальчишки, ссорящиеся из-за банкнот и монет, что кидают им посетители, то крокодилий бар в лодже африканского лагеря сам- буру заслуживает звания одного из самых декадентских театров западного мира: каждый вечер около шести часов, незадолго до захода солнца, — темнеет здесь быстро, — английские путешественники, позавтракавшие с шампанским на летавшем над резервацией дирижабле: дамы в туфельках надели, чтобы защититься от пыли, большие плоские шляпы с вуалетками, у некоторых мужчин монокли, — встают полукругом у нависающего над рекой уступа, к которому в едва различимой броне по тинистым волнам такого же зеленоватого цвета медленно подбирается крокодил. Всем поднесли «Самбуру-свингер» — притупляющий обоняние прозрачный коктейль. Подходит, держа ведро, темнокожий мальчик в белой ливрее и вываливает к их ногам кучу распластывающегося подгнившего мяса, розоватых пеликаньих кишок или зловонных челюстей гиен, которые долго держали на солнце под сеткой, дабы защитить от грифов, и теперь временами ветер доносит едкий, невероятно приторный запах разложения, который доходит и до реки, завлекая крокодила поближе, и тот медленно взбирается по берегу и в нескольких метрах от туристов в распаляющей его вони копается в кишках, ползает по ним, просовывает в них свои длинные челюсти, внезапно лязгающие над самым розовым, самым склизким куском в то время, как мужчины и женщины, стараясь правильно выставить в наступающей темноте диафрагму, спешат его снять на пленку. Хохлатая птица-секретарь поклевывает в стороне мясо, не обращая никакого внимания на крокодила, который, наевшись и отяжелев, вскоре уходит, печально направившись креке, где затем и скрывается. Тогда темнокожий мальчик в белой ливрее, все еще с ведром в руке, но чуть отойдя от сцены, чтобы не мешать обзору путешественников и оставить крокодила в поле зрения камеры без посторонних, неизменно мурлычет вполголоса, тихо шевеля губами, каждый вечер, около половины седьмого, на суахили: «Берегитесь, вонючие твари, как бы не оказаться на месте той кучи мяса, которую ест крокодил!»

Покрытая светлым лаком тяжелая деревянная дверь заперта, пришпиленный к доске циркуляр сообщает, что на коллекции можно взглянуть лишь по предварительному разрешению директора, которое тот должен передать главному библиотекарю. Важнейший экспонат музея, занимающего вместе с библиотекой второй этаж здания, принадлежащего анатомической службе, три зала и коридор которого расположены в точности над прозекторской, — скачущая галопом лошадь с содранной кожей, на которой восседает препарированное тело, всадник с обезумевшими глазами. Все его оболочки, связки, волокна плоти были покрыты лаком после того, как их вымачивали в растворе, секрет которого составитель унес в могилу, мускулы оголены, с них содрали кожу, затем разделили, возможно, просто отрезав от нижних тканей, в вены и артерии различными способами впрыснули синий и красный воск. Говорят, что это взгроможденное на животное невероятное вздыбленное тело было никем иным, как невестой анатома, умершей от любви и тоски, когда их разлучили злобные родители, а потом выкопанной им из земли. Другой экспонат демонстрирует фигуру, как может показаться, психически больного мужчины с содранной кожей, висящим меж ногами длинным расслабленным членом и держащего в руках, будто палицу, лошадиную челюсть.

В ногах у него стоят мумифицированные священные абиссинские белые кошки, а на гладкой блестящей голове, словно вуаль или сеточка для волос, тонкое плетение из конских нервных окончаний. Коллекции музея в самом начале хранились в Королевском кабинете. В «Ветеринарном альманахе» 1782 года можно отыскать следующие сведения об этом кабинете: «В приемной в стоящих вдоль стен шкафах расположено множество сохраняемых со всею заботою чучел четвероногих животных и птиц изо всех частей света; весьма ценные впрыскивания…» Помимо экспонатов, относящихся к человеку и домашним животным, препарировали также обезьян, медведей, муфлонов; доставляли из Англии средства для лимфатических сосудов, посылали анатомов в морские порты, чтобы они препарировали там рыб. Из-за обилия экспонатов требовалось кабинет расширить…

Теперь в витринах располагаются экспонаты, представляющие собой сохраняющие форму, высушенные и покрытые лаком желудки, части кишечника, равно как и плавающие в формалиновом растворе фрагменты пищеварительных слизистых оболочек; муляжи печенок диких и домашних животных с обозначенными на них сосудами и выделительными системами; препарированные носовые полости, пазухи, гортани, муляжи сердец, срезы всевозможных органов, коллекции зубов и челюстей, бычьи рога, множество экземпляров превращенных в чучела ужей, гадюк, удавов, разрозненных представителей беспозвоночных, перемешанных друг с другом иглокожих и ракообразных, многочисленную коллекцию паразитов. Одни лишь тератологические экземпляры занимают две огромные витрины, где можно увидеть двухголовых телят и гигантских цыплят, восковой муляж головы животного, зараженного сапом, болезнью, разносимой лошадьми, которой чаще всего заражались и кучера, чьи губы и веки покрывались несводимыми язвами и гнойниками. Особенный экспонат — барашек с восемью ногами. совсем маленький, кроткий ягненок, набитый соломой пушистый зародыш, из которого торчит его собственный брат, приросший головой к его брюшку, тот уже неподвижен или еще как-то продолжает существовать, брюшко в четырех местах продырявлено, это выпирают ноги братца, они мешают ему, продолжают двигаться, мчаться или же наоборот, совсем дряблые, болтаются из стороны в сторону и изнуряют его, так что он гибнет из-за прилипшего к нему двойника, пришитого, вперившегося в него, прицепившегося наполовину сожравшего его, неотделимого от него мертвого брата.

В другой витрине выставлены предметы, найденные в брюшных полостях крупного рогатого скота: изъеденные желудочными соками гвозди и гравий, а еще ножи, ножницы, ложки, чулки и небольшая жаровня.

Музей ветеринарной школы всегда открывал двери по требованию, его посещали группы детей и стариков. Однако недавно в него наведался инспектор, заявивший, что все экспонаты имеют сомнительную научную ценность, и написавший в рапорте, что анатомы чаще всего пытались изготовить «диковинки на забаву публики», и после долгих обменов отчетами, письмами и петициями, правительство страны, о которой идет речь, решило запретить всякий доступ к музею.