Бруно Апиц - Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

Все эти действия крестьян были по тому времени необычными и вызвали всеобщее осуждение как со стороны окружной газеты, так и со стороны деревенских жителей, правда, не нуждавшихся в аренде земли. Как-никак, а крестьяне добились своего. Через некоторое время большинству безлошадных крестьян вернули их прежние арендованные наделы, но, конечно, им пришлось снова вступить в Союз бывших воинов. Всем, за исключением Христиана Граумана: этот получил шесть месяцев тюрьмы, ибо на него донесли как на первого зачинщика и главного участника избиений арендатора, а посему даже после отбытия наказания его не восстановили в Союзе, как человека, заклейменного судимостью. Тем не менее он не выдал своих соучастников, хотя те, боясь гнева арендатора имения, даже не осмелились вспахать его землю, пока он сидел в тюрьме.

У избитого арендатора и председателя Союза бывших воинов капитана Мюллера был сын, лейтенант запаса, служивший в кирасирском полку. Для простого бюргера это была высокая честь, и арендатор не переставал похваляться своим сыном. Папаша Грауман служил всего лишь в артиллерии и дослужился только до унтер-офицера. Но в Союзе он занимал пост заместителя председателя. По традиции крестьяне всегда сами выбирали заместителя. Чтобы наказать крестьян за строптивость, арендатор лишил их и этого права и голосами своих батраков провел сына на пост заместителя. Крестьяне, правда, ворчали и роптали, но потом уступили, — ведь подоплекой всему была арендованная земля. К тому же молодой Мюллер, что ни говори, ходил в кирасирах. Папаша Грауман честил своих односельчан на чем свет стоит, и теперь в деревне заговорили о том, что он и впрямь стал социал-демократом. Пожелал ли он восстановить свою пошатнувшуюся репутацию патриота или же просто насолить господину капитану и его отпрыску, кирасирскому лейтенанту, но, когда его сын Генрих достиг призывного возраста, папаша приложил все силы, чтобы тот затмил сына арендатора. Да, да, мелкий безлошадный крестьянин, владевший всего только десятью моргенами земли, осмелился выступить с военной демонстрацией против могущественного арендатора имения в четыре тысячи моргенов. И вся деревня горячо поддержала его в этой борьбе.

Надо сказать, что в немецких деревнях существовали собственные понятия о принадлежности к тому или иному слою общества. Люди здесь располагались на иерархической лестнице не как обычно, сверху вниз, — помещик, арендатор имения, богатей-крестьянин, фрейман, коссет, ремесленник, крестьянин-однолошадник, безлошадник, конюх, батрак, — нет, все смешивалось и перемещалось еще и по другому признаку: кто где служил в армии. Помещики, арендаторы, богатые крестьяне и фрейманы являли собой в деревне консервативный элемент; к ним в политическом отношении примыкали и батраки и поденщики из имения. Несколько прогрессивнее были ремесленники, учителя, лавочники. Безлошадные и безземельные крестьяне, жившие впроголодь на своих крошечных наделах, считались вечно недовольными, бунтовщиками, так сказать. Однако воинская часть, где служили мужчины, влияла на их общественное и политическое положение. Так, могло случиться, что какой-нибудь поденщик, служивший в гусарском полку, пользовался бо́льшим уважением, нежели фрейман, не служивший вовсе. На самой низкой ступени стояли обозники, за ними следовала пехота — серые гусары; за пехотой шли саперы и артиллеристы, причем конная артиллерия ценилась выше, чем пешая. Выше их стояли драгуны, гусары и еще выше — уланы. И, наконец, — кирасиры. Да, но на самой вершине, недосягаемые для масс, находились мужчины, служившие в конном лейб-гвардейском полку, ибо во всей Германии существовал только один такой полк.

Старый Христиан Грауман вбил себе в голову, что его сын должен служить именно в лейб-гвардейском полку в Потсдаме. Правда, парень был хоть куда — ростом метр девяносто и сложен, как Ахиллес. Но как пробиться в Потсдам? Крестьяне со всей Германии обивали пороги, подавая прошения о добровольном вступлении своих сыновей в полк. Убедившись, что все ходатайства и хлопоты берлинских родственников ничего не дали, Христиан Грауман сам отправился в Потсдам. Три дня пробегал он там, писаря в канцелярии охотно принимали свертки с салом, ветчиной и колбасой, но прошение ему так и не удалось передать. Вернувшись в Клеббов, он повздорил с сыном, поколотил его ни за что, ни про что, потом взял из сберегательной кассы пять новехоньких золотых монет достоинством по двадцать марок и снова, на сей раз вместе с сыном, отправился в Потсдам. Там у него произошел весьма знаменательный разговор с вахмистром из канцелярии, и когда он уезжал из Потсдама, то торжествующе ухмылялся: парня все-таки приняли в полк.

Самый радостный день в его жизни наступил, когда сын Генрих в первый раз приехал на побывку и он вместе с ним отправился в церковь. Вся деревня лопалась от зависти и таращилась на них в изумлении. Вот так солдат! Гигант, одет в белую парадную форму: кираса, на голове шлем Лоэнгрина, палаш в руке, длинные, белые, с отворотами, перчатки. Конечно, старик был бы еще более горд, если бы сын поехал в церковь верхом на коне, но у папаши Граумана не было лошади.

Разумеется, у Генриха-добровольца была лошадь и даже собственная! Таков обычай в лейб-гвардейском полку: добровольцы приводили с собой и лошадей, прусский милитаризм умел экономить. Ясное дело, Грауман не мог купить лошадь, но тут его выручила гордость клеббовчан. С одной стороны, им хотелось позлить арендатора имения и его сына, с другой — похвастать перед другими деревнями; и вот они решили собрать деньги и сообща купить молодому Грауману коня. По окончании службы они собирались использовать этого коня тоже сообща. Когда солдат Грауман в первый раз приехал в отпуск и отправился в церковь, вся деревня шла за ним почетным эскортом. Словно император Вильгельм собственной персоной пожаловал в Клеббов. И все это — лишь бы допечь арендатора и пустить ему пыль в глаза.

Тот и в самом деле был сильно уязвлен, чем доставил деревне немалое удовольствие. Зато в Союзе арендатор вел разговоры, порочащие «взбесившегося голодранца», брюзжал что-то о мужиках, одержимых манией величия, о красной братии; даже якобы настрочил в полк донос, будто старый Грауман и его сын — «соци». Но этого уж крестьяне не стерпели! Ведь молодой солдат был гордостью деревни, далеко вокруг ни один крестьянский сын за последние десять лет не попадал в лейб-гвардию. Они снова взбунтовались и все, как один, грозились выйти из Союза, причем на этот раз не только испольщики, но и другие крестьяне. Кроме того, клеббовчане сами написали командиру полка в Потсдам. Вот почему у Граумана-младшего и волосок с головы не упал, и все три года он прослужил в Потсдаме без помех.