Анатолий Салуцкий - Немой набат

— Что означает «вроде»?

— А тут, дорогой мой, собака и зарыта. Что после выборов изменилось?

Валентин наморщил лоб, пожал плечами:

— Выборы прошли по плану. Ничего не изменилось.

— Стоп! В том-то и дело, что ничего. Ни-че-го! Все ждали перемен, чуть ли не кадровой революции, но основные фигуры на местах. Стабильность! Или застой, фальшивый ренессанс? А Подлевский парень мышлявый, крепко врос в прежнюю систему, он верняк перемен страшился. Но выяснилось, все кореша — при деле, живут в свою задницу! Даже легкой контузии не получил. Вот он себя увереннее и почувствовал, на Винтропа основательнее облокотился. Все можно!

— Та-ак. Что дальше?

— А дальше, Валя, логический тупик. Потому что мысли утекают от Подлевского. Говорю же, не в нем дело. Он заставляет о другом думать. — Вдруг зажглась, перешла на скороговорку: — Смотри, перед выборами Путин на голубом глазу твердил: теперь главное — внутренние проблемы. Но пресс-секретарем оставил международника! Сделай его послом, замминистра, кем угодно, ясно же, Песков во внутренних проблемах — нуль! Президент меняет главный вектор, значит, голос, который доносит народу, миру его мнение, должен стать другим, нужен человек, владеющий новой тематикой. Если этого не случилось, одно из двух: либо обман — крутого приоритета внутренних дел не будет, либо президент не свободен, подмят окружением. Ну, мне Песков, как говорится, на зуб попался, таких примеров невпроворот.

После паузы продолжила:

— И тут мысля моя берет новый разгон. Говоришь, ничего не изменилось. Но так не бывает, ничего не меняться не может. Жизнь всегда движется вперед — должна двигаться! И если сие не происходит, ее неизбежно сносит назад. А куда назад? Здесь-то Подлевский очень в подмогу. В девяностые! Об этом уж в очередях поговаривают, я же по магазинам хожу, с людьми общаюсь, в транспорте. Даже многописец Быков завыл, что атмосфера жизни тревожнее, чем в 90-х. Да что разговоры! Много сору накопилось в государстве, уборка нужна. Народ чувствует, что пришло время дать оценку временам Ельцина, а вместо этого ельцинский клан, Семья публично набирают силу. В Кремле советниками обосновались, в Москве еще один шикарный Ельцин-центр громоздят. Девяностыми отовсюду веет, в воздусях запахи витают. Тень Ельцина, словно солнечное затмение, на страну наползает. Опять все можно! Днем с огнем не сыщешь высокого чиновника, у которого дети без западного гражданства. В Кремле австрийские подданные сидят. Сыновья высших сановников за границей вступают друг с другом в однополые браки — мадам, бриться! Россию эти люди ненавидят глухо, исподтишка, она им мешает. Живут по принципу: после нас хоть опять Ельцин. В соцсетях по этому поводу хайп чудовищный — и никакого эффекта! В ответ сплошная развлекуха, бренчат хиточки с хохоточками и присвистом, отовсюду фэйкомёты торчат, балагурное юродство, в одичании тягаются, кунштюки ловкие предъявляют. В девяностые, при ваучеризаторе Чубайсе, американцы распоясались в России, как при Бироне. А сегодня Винтропы опять в чести. Наглый вызов национальному чувству, нравственной дряблости добиваются. Зато соловьи нового времени на семь колен щелкают, воспевая обещанный прорыв. А ведь ныне каждый понимает: если должно стать лучше, значит, должно быть по-иному.

Валентин хорошо знал Глашу, чувствовал, что этот набор — нечто вроде гарнира, ее мысль прорывается выше. Сейчас она зарядит главный калибр.

— Но ты же, Валька, не можешь не понимать, что на западе этот новый — после духоподъемного Крыма и всенародного ликования — стиль прекрасно просчитывают. В девяностые американцы дали маху, не дожали Россию, — сама догниет. А сейчас-то шанс упустить не хотят. Винтропы, агенты влияния на разных этажах государственного управления, в духовной индустрии захватывают власть, люборусов с вольтерьянцами стравливают, ждут, когда снова наступят в стране темные годы идейных блужданий. Мне порой страшное мыслепреступление темяшется: а мы-то с тобой на кого работаем? Мы, в чистом виде слуги народа! Слишком размашисты стали шатания между твердой властью и неограниченной свободой. Ладья Льва Николаевича, по недосмотру плывущая на рифы, из головы нейдет. А еще, еще... — вдруг встрепенулась. — Помнишь, в Россию Обама приезжал? Как его тогдашний премьер Путин встретил? Это же потрясающий спектакль был, Обама аж очумел. Владимир Владимирович принял его на веранде, с русским самоваром, который раздувал сапогом — сапогом! — мужик в красной косоворотке. Тысячей слов не выскажешь, что Путин в истинно русском, царском стиле предъявил американцу. Но способен ли на подобный сильный политический шаг полированный западными манерами президент? В 2013-м он валдайскую речь о России сказал, а в 2018-м заговорил о «дремучем охранительстве». Дураков же нет, эту «дремучесть» ему неспроста подсунули. И сравни послекрымские настроения народа с нынешними: был взлет духа, теперь — депрессуха. Историческая мигрень одолела.

— Тут ты перебираешь, — остановил Валентин. — Если встать на твою точку зрения, народ опасается предательства государственной элиты, которая припарковала за рубежом свои богатства, в любой момент может туда рвануть — на чемоданах сидит! — мечтает сдаться на любых условиях, а в качестве заслуг перед западом системно тормозит развитие русской экономики. Предположим — так! Но ты же не можешь отрицать, что есть человек на вершине государства, которого никогда не примут на западе.

— Во-первых, никогда не говори «никогда». Во-вторых, мы же с тобой не тертые ашкеназские спорщики, с полуслова друг друга понимаем. Загадка здесь действительно неразрешимая, для меня, во всяком случае. Но вопрос о главной плите нации — для иного разговора, других размышлений. А мне-то после твоих слов главное приоткрылось. Квартира, гнусный Подлевский, нагло, с жаром, пылком на нее претендующий, — это образы России и Запада. Снова, как в девяностые, пошла атака на Россию, а курс — разрушение государства. Опять изнутри! Why not? Вот, Валя, что меня растревожило в твоем Подлевском, вот смысл нового «Мени, текел, фарес». Как писал Ильин, заразить нас хотят «духовной чумой», чтобы не допустить русского успеха, чтобы погрязли мы в серенькой суете выживания. Вот в чем опасность новых времен. Перекрестись, чтоб сбереглась Россия. А я всемогущего Аллаха молить буду, чтоб политику не разменяли на аппаратные интриги.

Валентин с чувством перекрестился. Повернулся к усыпальнице Толстого:

— Спасибо Льву Николаевичу! Нет, не напрасно мы, Глашка, мчимся сюда, когда на душе смутно. За советом к Толстому! Здесь и вправду мысли возвышаются, философические битвы в мозгах гремят. А еще спасибо ему, что здесь мы позволяем себе быть предельно откровенными. При нашей-то судьбе, нашей профессии это редкие минуты настоящего счастья, раскрепощения чувств.