Михаил Попов - На кресах всходних

— Ты где, дур-ра, бегаешь? Сожрет ведь!

Витольд не смотрел в нашу сторону, — смотрел на разложенную на столе карту и водил по ней заостренной палочкой, вроде как маленькой указкой, только нам было не видно, что он там указывает. Я был спокоен: командир не мной недоволен, а тем, как развивается ситуация. Зенон только что доложил наши наблюдения и мнение Антоника, который нас сменил на границе пущи и теперь вместе с Анатолем и еще двумя хлопцами держит в области повышенного внимания железнодорожный карман у Гибуличей.

«Парижской коммуны» наверняка больше нет. Судя по интенсивности и локализации боя, что мы во всей красе слыхали с Зеноном.

— А ты как считаешь? — Витольд Ромуальдович быстро поднял на меня взгляд.

Я сказал, что к доложенному Зеноном мне добавить нечего. Пожалуй, только вот что:

— Мы-то ускакали, а Антоник сейчас слушает, как навалились на «Орленка».

Немцы не глупей нас, поэтому догадываются, что мы не глупей их и готовим большой партизанский подарок их транспортному узлу.

Витольд поглядел на Зенона, парень кивнул. По делу у нас никаких противоречий с ним нет. Он хорошо соображает. Если немцы выяснили, где окопалась перед броском на станцию «Коммуна», почему ему не знать, где гнездо «Орленка»?

Командир задумчиво согласился, что информаторов в лесу больше, чем грибов. В мою сторону не поглядел, хотя я был готов к тому, что он поглядит.

Антоник вообще считает — наше счастье в том, что мы затянули с выдвижением. Свойственная «Комсомолу» медлительность идет ему явно на пользу. Но это такая мысль, которую лучше не озвучивать. Да и приказ о Гибуличах никто не отменял. В одиночку придется.

И тут выяснилось, что наши дурные вести — это не все дурные вести, что имеют место быть.

— Отдыхать вам не придется.

Ни я, ни Зенон никак на это не отреагировали. Какие тут отдыхи.

Доносят из Сынковичей — они появились!

Особая часть, что специализируется на искоренении партизан.

Есть еще малая надежда, что займутся они для начала поляками, окопавшимися в лесу, где-то напротив Новосад, но на это надежда маленькая. И мало что для нас меняющая.

— Так что нам, пан командир, делать?

— Смените на Тройном хуторе Якусика и Данильчика с Буслом. Они трое суток там. При первом же появлении — доносить.

Это ясно.

— Получается у нас, товарищи партизаны, хреновая картинка: клещи, как есть клещи.

Я с интересом теперь глядел на Витольда. С особым интересом. Редко когда выпадет наблюдать человека в совершенно безвыходной ситуации. Она еще только собирается сложиться, но можно быть уверенным — сложится. По-хорошему — надо всей тучей рвать на железку и спасать «Орленка», потому что потом в одиночку придется лезть на пулеметные вышки. Но тогда надо бросать табор, своими силами он не перемахнет через линию болот. Остается только надеяться, что у немцев пока нет точных сведений о местоположении лагеря. А если уже есть?!

— Идите.

Макарка был уже тут: в руках по котелку, а там каша с мясом, подбородком прижимает к груди полбуханки хлеба. Спасибо тебе, хлопчик. Мы молча разобрали с Зеноном еду.

— У вас совсем нету часу, — сказал Макарка с озабоченным видом.

Мне стало смешно. Что тут у нас с секретностью, товарищи командиры?! Вон мальчонка бегает, груженный штабной информацией. Правда, если его сейчас фриц какой-нибудь начнет огнем пытать: расскажи, — ничего этот фриц не добьется. Уверен я был в Макарке больше, чем в себе.

Через час мы уже покидали расположение отряда. Прошли прямками, через табор, и я лишний раз убедился в его полнейшей неподъемности. Живучие лесные старухи в порядке только у себя в землянке да рядышком на солнышке. А как бежать с узлами мокрым, болотистым лесом придется? А ведь тут еще и госпиталь.

До Тройного хутора дошагали мы быстро. Якусик показал нам свой пункт тайного наблюдения — в развилке старой сосны прибил помост, с которого дорога от Гуриновичей до самых Новосад просматривается, как на карте у пана Порхневича. Молодец. Бегите, хлопцы, до каши. Мы залегли, и я стал думать, как объяснить Зенону, что сейчас брошу его и пойду на Тройной хутор — мне надо поговорить по душам с одним священником. Официально я командиром для Зенона не являюсь, уж скорее наоборот, я под присмотром.

Внутри все замирало и холодело.

Мысль вертелась как тот уж на той сковородке, да только ничего связного и хоть чуть убедительного для предъявления не вытанцовывалось.

Дорога вечереющая была обыкновенна. Почти ни человечка, даже мотоцикл паршивый не катит. Тройной хутор с присоседившейся церковью был чуть правее от нас, ближе к Новосадам. Какой он, кстати, вам хутор, когда в нем храм.

Дворец с госпиталем многочисленными огнями посверкивал сильно левее. Расположение тамошних постов и все лазейки мимо я отлично вызубрил за последнее время и теперь имел возможность свериться на натуре.

— Все! — сказал я, сам не зная, что говорю.

— Чего ты?

— Пошел.

Зенон, естественно, выпучился на меня:

— Куда?

— Ну не за куст же. План у меня.

Я перекинул ноги через край помоста, нащупывая прибитые сучки ступеней.

Напарник, готовый, видимо, ко всему прочему, к такому был не готов. Главное, чтобы не стал хвататься за оружие.

— Я до попа.

— Чего?

— «Чего», «чего»! Вопросы возникли. Я быстро. Вернемся — сам доложу командиру.

И я исчез.

Все великие дела делаются нахрапом.

Зенон мог быть немного успокоен тем, что меня ему будет видно, и, когда он поймет, что я действительно иду на Тройной, это его немного примирит с непонятным ходом событий. Он, конечно, настучит Витольду, и Шукеть станет требовать для меня трибунала, только теперь в воздухе что-то другое, воистину «Багратион» все спишет.

Несмотря на эйфорический характер поступка, я профессионально стерегся. Вечерело, и ни в одном окне ничего не светилось, любой свет таили внутри, чтоб на его призыв не прилетела пуля. Не думаю, что за моим пригнувшимся скольжением за плетнями кто-то следил, кроме Зенона. На всякий случай у хатки отца Ионы я застыл минут на пять — семь между липой и жасмином, ворочая башкой на триста шестьдесят градусов, больше доверяя слуху, чем зрению. Не хмыкнула ни одна собака, не стукнула ни одна калитка.

Старик был дома не один, его женщина, ворочавшая горшки в печке, даже не глянула в мою сторону: человек под вечер, да с оружием — зачем на него пялиться! Бесшумно ступая по половику, я нырнул под низкую притолоку и оказался на «его» территории.

Почему-то я был уверен, что отец Иона при моем появлении будет молиться у комнатного иконостаса, а он по-больному лежал в подряснике на постели. Голова в ореоле волос и бороды поражает величиной, руки сложены на плоском, широком животе.