Михаил Попов - На кресах всходних

При этом еще надо было иметь в виду и главное: раз немцы не провели расследование и никого не наказали, значит, расследование впереди. Ни за что они не оставят так смерть своего ефрейтора во дворе селянской хаты. К чему-то надо готовиться.

И как теперь быть со званием старосты? На пользу оно или нет в данной ситуации? И вообще, признан ли он как староста, обер-лейтенант так с ним и не поговорил, да, кажется, и не понял, кто это у него сидел под дверью.

Позвал Тараса, Михася, Зенона, Анатоля и высказал такое мнение: надо оборудовать скрытое убежище где-то под боком у Волчуновича. Не исключено, придется отсиживаться. Следователи допросят своих мотоциклистов, те все свалят на местных или на партизан, а у немцев слишком много забот, чтобы тщательно отделять партизана от обычного мужика.

— Это что, землянки рыть?

— Да, Михась, рыть, и побольше. И таскать туда харчи, и сена — тюфяки набить.

Прошел слух, что Моника в курсе.

Деревня, конечно, плавала в разговорах и страхах, но странное дело — никто не знал ничего хоть сколько-нибудь точно. Кроме самого факта: Скиндер, тот, что стал немцем, пришел под вечер в дом Жабковских, которых перед этим выгнал, а потом его нашли убитым во дворе. Кто нашел? Кто разговаривал с теми, кто нашел? Вроде два пьяных фрица, которые тоже зачем-то прикатили в дом Жабковских.

Машка Бажа проговорилась: Моника что-то знает!

Что может знать дурочка!

А она тайком сбежала от Коников и вернулась домой. Она видела, что произошло, — так трепались.

— Слыхала? — Витольд Ромуальдович, улучив момент, в присутствии Гражины, Михася, а главное, Янины обратился к Станиславе. Такой применил прием непрямого удара.

— О чем это? — подбоченилась Станислава. все эти дни она была насквозь готова отпираться и сразу же встала стеной. Бросила ложку в миску с остатками крупника и выпрямилась. Она не видела, чтобы Янина отлучалась, — и конец!

— Говорят, Моника сидела под лавкой, когда там дело вертелось, у Жабковских, — вставил Тарас.

— И что она видела, кроме немецких сапог?

Витольд Ромуальдович не спеша отхлебнул из ложки:

— Пойду расспрошу.

Янина продолжала есть, словно не обращая внимания на разговор.

Михась, догадываясь, что отец от него этого ждет, спросил у нее — как ее мнение обо всем этом.

Она пожала плечами: зачем, мол, ей свое мнение по этому поводу, ей идти кур кормить.

Гражина шумно высморкалась в цветной платок, вынутый из кармана юбки. У нее было мнение, но им никто не интересовался.

Вечером Мирон напился у Гунькевича в гостях, переночевал, не раздеваясь, на топчане возле печки, встал с квадратной от бимбера башкой. Хозяйка поставила на стол кривую черную сковороду, в ней среди склизких кусков сала плавало несколько выпуклых яичных желтков.

Где винтовка?! Вот она, прислонена к стене, в головах.

Воды! В сенях, как в любой другой хате, стояла кадка, ковш висел рядом. Мирон выпил два ковша. Вышел на улицу, било в глаза истерично яркое солнце, мир сверкал и искрился. Молодого полицая тут же, прямо у входа, вырвало бурным потоком. Но сразу стало светлее и чище внутри. Крикнул Гунькевичу в хату, что пошел к Гапану, и пошел.

Вчера был приказ: «запрещено покидать расположение гарнизона».

Мирон ввалился прямо в кабинет. Иван Иванович, как всегда, что-то ел, но как-то не азартно, а с оглядкой, с прислушиванием к тому, что раздается за стеной. Новые немцы шумели, по его словам, не сильно, но на душе у начальника порядка было тревожно. Виду он старался не подавать, но это было видно. Мирон попросился отлучиться. К матери. Давно не виделись. Как она там? Гапану тоже было видно, что парень чего-то не договаривает. Да чего там юлить!

— Уже слыхал?

Мирон замер.

— Не я говорю, сороки на хвостах таскают.

Мирон наклонился вперед, стараясь заглянуть в глаза Ивана Ивановича:

— Ну, чего ты, бабы болтают, а кто бабам набалтывает? Черт, видать. Ты баб здешних знаешь.

Выходило из очень рассеянных, неконкретных слухов — якобы Янина Порхневич могла быть в хате Жабковских, когда был там переводчик.

В голове стал подниматься какой-то гуд, Мирон закрыл глаза и головой поводил туда-сюда.

— Ты иди, иди, но к обеду — как штык.

В окно на пороге было видно обменивающихся табачком Гунькевича с Касперовичем. Гапан вздохнул. Вот крутеж-вертеж, ломание головы! Что ж там трапилось на самом деле? И что нам будет за это, пусть и безгрешным? Витольд точно не отвертится, с удовлетворением подумал начальник порядка. А парень пусть сбегает, все равно не удержать, раз такой ходит слушок.

Было рано, но не по деревенским меркам. Мирон не опасался кого-нибудь разбудить — но чтобы застать целый съезд в хате Жабковских… Следов куча, и коляска Порхневичей тут… Осторожно заглянул в краешек окошка. Какие-то спины. Переминаются. Сбоку появилась фигура, машет ручищами, кричит, даже на улице слышно, — большая Машка. Старшую дочку защищает. Скоро на пороге появились, надевая шапки, мрачные Порхневичи: Витольд, Тарас и Михась. Выгнала. Хмуро разом поглядели на Мирона, не ставшего таиться. Он понял — они ничего не вызнали.

Витольд и Тарас сели в коляску. Михась пошел пешим, нехорошо оглядываясь на похмельного полицая.

Следом выбежала Машка Жабковская, она еще была в сердцах и кричала вслед злым гостям, ударяя на последний слог:

— Зубры! Зубры! — то есть злые, грубые люди.

Шла за ними по следам, швырнула вслед Михасю ком мерзлого навоза, попала в каблук.

Мирон скользнул внутрь хаты. С улицы тут было темно почти, только пятна яркие из окон на полу на столе. Дед. Дед сидел молча, но освещенный и мастырил шишковатыми пальцами самокрутку. Мирона увидел, но ничего не сказал.

Моника?

Она хныкала в углу на лавке, на той самой, верно, под которой ховалась в ту ночь.

Мирон в одно движение шагнул к ней и присел у колен. Заплаканная, белая, одутловатая физиономия, спутанные белесые волосы, кислый, сопливый рот. Он совершенно не представлял, что и как будет делать. Она сама вдруг как будто очнулась при его виде. Показала на него пальцем и тихо пропела:

— Янина, Янина, Янина.

И тут же вернулась могучая и злая Маша. увидав пристающего к дочуньке еще одного гада, она просто заревела и медведицей двинулась на него. Мирон ловко, двигаясь вприсядку, обогнул атакующую фигуру и выскочил во двор. Узнал недостаточно, но много.

Итак — Янина, Янина, Янина…

Проходя мимо двора Порхневичей, искоса присмотрелся. Ничего, кроме дыма, из трубы не увидал.

Встретился дед Сашка, он считал, что отношения с оккупационными властями у него выяснились и он может не опасаться гонений. Мирон хотел пройти мимо, но тот привязался сбоку, перемещаясь старческой иноходью, бормотал: