Александр Проханов - Скорость тьмы [Истребитель]

Шершнев поднял на Ратникова спокойные холодные глаза, в которых остановилась игра света, и рыже-зеленые колечки зрачков слились в серо-стальную нарезку ствола. Медленно произнес:

— Отдай завод.

— Что ты сказал? — не расслышал Ратников, все еще продолжая жаркую мысль, стремись воспламенить друга.

— Я сказал, отдай завод.

— Как отдать? Что ты имеешь в виду?

— Не более того, что сказал. Я приехал по поручению высшего руководства, чтобы убедить тебя добровольно, без лишней шумихи, отдать завод. Ты добровольно передашь свои акции в собственность корпорации, оставив себе десять процентов, что, согласись, вполне достаточно для безбедного существования до конца твоих дней. Я привез с собой юристов. Мы можем хоть сейчас переоформить собственника, переписать уставные документы, юридически оформить сделку.

— Ты понимаешь, что несешь? — Ратников старался осмыслить услышанное, убедиться, что это дурная шутка, комичная выходка, ответ на его слишком пылкую проповедь, пафосные слова о России, о Русской Победе, — Ты никогда не отличался остроумием. А твои шуточки часто граничили с безвкусицей.

— Быть может. Но я не шучу. Руководство, зная о наших прошлых отношениях, поручило именно мне этот неприятный разговор. Оно полагает, что мне будет легче убедить тебя. Ты искушенный человек. Знаешь писанные и неписанные законы бизнеса. Знаешь неограниченные возможности государства с его прокурорскими проверками, финансовыми инспекциями, арбитражными и уголовными судами. С государством лучше не связываться и уступить.

До Ратникова стал доходить смысл услышанного. Он только что мчался в упоительном восторге, наслаждаясь скоростью, ветром, мелькающими пейзажами, — своими яркими мыслями, фантастическими фигурами в абажуре, лицом закадычного друга, с которым вновь свела судьба. И вдруг перед ним разверзся провал, открылась черная пропасть, и он остановился на краю, на шаткой грани, чувствуя притяжение бездны.

— Ты говоришь, государство? Ты отождествляешь себя с государством? Ты думаешь, государство там, оттуда ты приехал? Где копошатся жирные прожорливые черви, сжирающие страну, армию, оборонную промышленность, земные недра, казну, народную силу, саму русскую историю? Ты думаешь там государство? Оно здесь, на заводе, где собрались лучшие люди, на свой страх и риск, вопреки всем помехам, среди равнодушия и предательства власти, спасающие свою Родину. Государство — я, а не ты.

— Ты рассуждаешь, как король Людовик, — слегка усмехнулся Шершнев, и в его глазах на секунду полыхнуло фиолетовое пламя, — так красные угли подергиваются ядовитым лиловым жаром. — Ты все еще улавливаешь в моих словах какой-то личный интерес, быть может, даже реванш за все прежние мои унижения. Не заблуждайся. Ты же сам рассказал мне, что на завод приезжал Премьер, три часа осматривал станки, конструкторское бюро, испытательные стенды и нашел завод великолепным. Теперь ты понимаешь, почему я сюда приехал?

— Ты думаешь, я так просто отдам завод? В руки рвачей и бандитов? Дело всей моей жизни передам в цепкие лапки предателей и разбойников? Буду сражаться, подниму людей, обращусь к прессе. Я весь город поставлю на уши. Забаррикадируемся на заводе, и тогда стреляйте из танков. Вы — большие мастера стрелять по баррикадам из танков. Не в состоянии совершить ни одного творческого, самостоятельного деяния, а только подстерегаете, где что плохо лежит. Бездельники, трутни, шершни. Осы-разбойники!

— Я знал, что нарвусь на оскорбления, — спокойно возразил Шершнев, — Но дело, повторяю, не во мне. Такова политика государства. Корпорация собирает разрозненные предприятия. Кончился стихийный рынок, беспредел и самодурство частных собственников. Страна строит госкапитализм, и ты с этим ничего не поделаешь.

— Вы ждали, когда из руин, из хлама, на пепелище возникнет завод. Когда самоотверженные люди, отказывая себя во всем, создадут авангардное предприятие, построят уникальный двигатель, способный обеспечить России господство в воздухе. Когда вот-вот спустят на завод военный заказ, и придут миллиарды рублей. Вы хотите сесть на эти потоки, сделать себе зарплаты по шестьдесят миллионов долларов в месяц, сожрать все эти деньги, оставить страну без двигателя, без самолета, без завода. Мерзкие хищные шершни!

Ратников слышал, как в его горле бурлит жаркая струя ненависти, как набухает сердце, словно огромный, разрывающий грудь булыжник. Он ненавидел близкое лицо, напоминающее стальную отливку из жестоких плоскостей и граней.

— Уж не ты ли, мой вероломный друг, метишь на мое место? Собираешься стать Генеральным директором?

— Может, и я, — холодно ответил Шершнев.

— Презираю! — Ратников вскочил, скомкал салфетку и швырнул в лицо Шершнева. Опрометью выбежал из ресторанного зала, рассекая воздух.

Всю эту сцену наблюдал Мальтус из-за ширмы, с удаленного расстояния. Он поместился за укромный столик, куда была выведена радио — система, позволявшая слышать разговор Ратникова и Шершнева. В лампу с цветным абажуром был вмонтирован микрофон, и Мальтус с наслаждением внимал, поднося к губам бокал сухого вина в моменты, когда разговор круто менял направление. На его изломах он делал глоток вина, и в его узко посаженных глазах загорались рубиновые огоньки. Он видел, как Шершнев, после бегства Ратникова, поднял с пола брошенную салфетку и, расправив, положил на стол. Наполнил рюмку, медленно, аппетитно выпил. Насадил на вилку ломоть красной рыбы и невозмутимо жевал. Отер губы салфеткой и сидел, странно улыбаясь, словно все случившееся, было им предугадано, и он был удовлетворен встречей с давнишним другом. В этот момент Мальтус счел своевременным подойти и раскланяться.

— Простите, что нарушаю ваше одиночество. Хозяин этого скромного ресторана, владелец отеля, где вы соблаговолили остановиться, Владимир Генрихович Мальтус.

Шершнев некоторое время молчал, не зная, пускаться ли в общение. Затем, чуть привстав, поклонился:

— Александр Федорович Шершнев.

Мальтус, не дожидаясь приглашения, присел за столик, заняв место, где недавно сидел Ратников.

— Я невольно издалека стал свидетелем вашего разговора с этим господином. Уж не знаю, чего касался разговор, но этот несносный тип Ратников совершенно не обучен хорошим манерам. Это клинический случай, — сумасшедший, хам, сталинист. Весь город от него стонет. Со всеми умудряется конфликтовать, — с мэром, с начальником милиции, прокурором, местными предпринимателями. С вашим покорным слугой, в том числе. Никто не может найти на него управу.

— Кто-нибудь да найдет, — усмехнулся Шершнев.

— Разве что кто-нибудь из Москвы. А я, простите, кажется, вас видел. По телевизору, когда показывали какую-то представительную техническую комиссию. Вы сидели рядом с Премьер министром. Это могло быть?