Александр Проханов - Скорость тьмы [Истребитель]

— Все могло быть. И все еще может быть. Мы живем в непредсказуемой стране в непредсказуемое время.

— Как великолепно, как точно сказано! Типично столичное мышление, настоящий московский взгляд!

— А я, между прочим, родом из Рябинска, хоть и не был здесь двадцать лет. Так что взгляд мой на мир типично рябинский, провинциальный. И этим горжусь.

— Боже мой, значит вы местный? Вернулись на родину? Позвольте мне в ознаменование этого угостить вас замечательным коньяком. Французский, из моей личной «царской коллекции», — Мальтус щелкнул в воздухе пальцами, и моментально возник официант с подносом, на котором красовалась смуглая, с золотистой наклейкой бутылка, стояла серебряная тарелка с нарезанной белой рыбой, мерцали хрустальные рюмки, будто официант стоял наготове и ждал мановения хозяйской руки, — Позвольте, в честь вашего прибытия! В ознаменование нашего знакомства! — Мальтус сам наполнил хрустальные рюмки, церемонно поднял свою, — Милости просим в наш родной несравненный Рябинск. Пусть вас окружают в нашем городе только достойные люди. А недостойные хамы да сгинут с ваших глаз! — они выпили коньяк, и Шершнев, поедая жирную, с желтой прослойкой рыбу, смотрел на Мальтуса потеплевшими глазами.

— Не собираетесь ли вы переселиться в родные пенаты? — Мальтус вовсю пользовался дружелюбием нового знакомца, — Здесь золотое дно. В буквальном смысле. Ушедшая под воду Молода привлекает все больше туристов. Ученые, археологи, искусствоведы. Как говорится, Русская Атлантида. Планируются подводные экспедиции. Снимается фильм. Говорят, в затопленных монастырях, остались несметные клады. Ходит легенда, что где-то на дне находятся врата Русского Рая. Пусть миф, пусть легенда. Но она дает основание создать целую индустрию туризма. Хотите попасть в Русский Рай, садитесь на теплоход, плывите в море, погружайтесь в аквалангах, и ищите эти золотые врата. Вы покинули ваш родной Рябинск в годы запустения и разрухи, а возвращаетесь в период цветения. Переселяйтесь, честное слово. Подыщем вам изумительную землю на берегу моря, — охота, рыбалка, первозданная природа. Я помогу вам купить. Есть ветхий пансионат для стариков у самой Волги. Его снесем, и вы построите виллу.

— Как знать, может и переселюсь. Вот только нужно управиться с одним делом, кое с кем разобраться, — Шершнев грозно повел бровями, и вновь растянул улыбку в длинный волчий оскал.

— Понимаю, о ком вы говорите. Считайте, что я ваш союзник. Терпеть его не могу. Никто не может терпеть. От самых приличных людей, включая руководство города, до бомжей и бандитов. Все хотят свести с ним счеты.

— Бандиты, говорите? Могут его припугнуть?

— Могут ему башку прострелить. Машину его взорвать. А что, это нужно?

— Пока не нужно. Пока мы будем действовать методами убеждения. Но методы убеждения вполне сочетаются с методами принуждения.

Шершнев был пьян. Казался себе волевым, могущественным. Явился покорять город, который в юности мучил его, отвергал, отводил подчиненное, второстепенное место. Когда-то он покинул город униженным и отвергнутым, но за годы странствий повидал мир, усвоил науку управлять, предугадывать, уклоняться от опасностей, из всех направлений выбирать то единственное, которое приносит успех и победу над недальновидными конкурентами. С этим бесценным опытом он вернулся в город, чтобы тот смирился, вынес ему на бархатной подушечке ключи от врат. «Врата Русского Рая» — не плохо сказано. Этот Мальтус, что потчует его лакомствами из «царских запасов», смотрит на него с восхищением, дорожит самой возможностью с ним общаться — это и есть посланец, что вышел к нему на встречу, держит на подушечке ключи от Райских Врат.

— Александр Федорович, не хотите ли осмотреть мой ночной клуб? Там сейчас танцует великолепная стриптизерша Матильда. Я выписал ее из Стамбула, из клуба. Это высший класс, мировой уровень.

Они поднялись. Мальтус поддерживал Шершнева под локоть. Покинули ресторан и переходами переместились в соседнее здание ночного клуба, где в сумраке пульсировал лазерный луч, простреливал голубыми очередями золотистое пространство. За столиками сидели гости, тянули коктейли, созерцая, как на подиуме, вокруг хромированного шеста, кружилась, откидывалась, плескала ногами, мотала рыжими волосами, бурно качала голой грудью красивая танцовщица. Ее сильный живот с темным пупком ходил ходуном. На блестящих от пота руках напрягались рельефные мускулы. Лобок был прикрыт крохотным алым треугольником. Глаза то щурились, то расширялись и вспыхивали, как звезды. Красный рот хохотал. Мужчины за столиками ахали, стучали кулаками, кидали на подиум деньги, а танцовщица в полете ловила их и прятала в кошелек, красневший между крутыми сильными бедрами.

— Нравится? Вот она, Матильда Стамбульская!

Шершнев залпом выпил коктейль. Извлек из портмоне сто долларов, кинул на подиум, и плясунья ловким кошачьим взмахом поймала купюру, сунула в пах. Повернулась и заиграла налитыми круглыми ягодицами.

Мальтус мигнул танцовщице. Сделал ей знак. После танца она появилась у них за столиком в розовом полупрозрачном платье, свежая после душа, с влажными рыжими волосами.

— А ты можешь исполнить для моего друга Александра Федоровича, эксклюзив, в номере? А то он думает, что у нас глухая провинция. Ничего, кроме двигателей, не выпускаем.

— У нас здесь свои двигатели, — Матильда хлопнула себя по животу, награждая Шершнева белоснежной улыбкой. — Почему не сплясать хорошему человеку?

Они удалились. Мальтус наблюдал в видеокамеру, как в номере обнаженная Матильда танцевала перед Шершневым. Садилась ему на колени, винтообразно вращая бедрами. Шершнев сзади хватал ее за грудь, впивался зубами в плечо. Мальтус посмеивался. Фотокамера делала снимки, предназначенные для его эротического альбома и бесценного банка компромата.

Ратников пребывал в смятении. Его поразило не вероломство прежнего друга, который вызвал в памяти образы чудесной юности, но то, что друг вернулся в его жизнь с посланием государства, которое грозило смертью. Поклоняясь государству, веря в него, как в божество, Ратников служил ему жертвенно, полагая, что в трудный час спасает его, предан извечному «государеву» делу, не требует взамен награды, а лишь желает видеть государство сильным, справедливым и мудрым. Вместо этого государство наносило ему удар, грозя истреблением. Двойное предательство — друга и государства, — было ошеломляющим, взрывало сознание, повергало в панику. Государство больше не являлось средоточием ума и силы, доброты и справедливости. В этом средоточии, среди златоглавых кремлевских соборов, поселился червь, прогрызавший в стране дыру, из которой начинали хлестать ядовитые смертоносные силы. Ратников становился врагом государства, а государство становилось врагом страны, и чтобы спасти страну, он должен был бороться со своим государством. Не с мощью американской авиации. Не с изощренной разведкой НАТО. Не с интеллектуальными центрами Запада, подрывающими русскую власть. Но с собственным государством, в котором притаился жирный ненасытный червь, сжиравший страну, и его, Ратникова, любимое дело.