Йоханнес Зиммель - Весной в последний раз споет жаворонок

— Не рычите, господин Марвин! — сказал, встав, Дорнхельм. — С меня довольно! Не рычите!

— Если бы застрелили вашу дочь, вы рычали бы так же!

— Господин Марвин, — сказал Гонсалес неестественным голосом, двигаясь медленно, как механическая кукла, — действительно, лучше, если вы будете говорить спокойно и сохранять самообладание. Я буду вести себя так же — в нашей ситуации, которая должна казаться господам подозрительной. В наших действиях при больших эмоциях они не увидят ничего, заслуживающего доверия.

— Вы идете своим путем, Гонсалес, — а я своим, — сказал Марвин. — Я заявляю: немцы могут создать бомбу. То же самое давно заявляют американцы. Что произошло? Наши люди высшего ранга вышибали всякий раз людей из Пентагона, когда они обращались по этому поводу. Конечно, немцы могут создать бомбу. Но американцы не могут этого доказать.

— У них так же мало доказательств, как и у вас, — сказал Ритт.

— Мы хотели доказать это, господин прокурор. Хорнунг, Боллинг и я. Мы хотели сделать так, чтобы больше нельзя было вести подковерные игры. Но с этим кончено. Американцы подслушали нас, ведя себя глуповато. Боллинг пропал, — понятия не имеем, каким образом и почему, может быть, он уже убит…

— После того, как он убил Катарину Энгельбрехт, — сказал Дорнхельм.

— Кто сказал, что это был он? — спросил Марвин. — У вас имеются доказательства? Все, что вы говорите — дерьмо.

— Очень мило, — сказал Дорнхельм. — Вы не хотите объяснить нам, как Боллинг оказался в Бразилии и смог беседовать с генералом?

— Я уже сказал вам, что не уверен в том, что это голос Боллинга, там, на магнитофонной пленке.

— И мы должны вам верить? — возбужденно спросил Ритт.

— Нет, дружище. Нет! Полное спокойствие! Мы не имеем права прерывать господина Марвина. Господин Марвин, вы только что сказали, что господин Боллинг, господин Хорнунг и вы хотели приложить все усилия, чтобы навсегда можно было прекратить подковерную возню, но все это в прошлом, так как американцы повели себя довольно глупо…

— Поэтому, — крикнул Марвин, — я взываю к парню за зеркалом! В своей глупости они упустили свой шанс, — он глубоко вздохнул. — Атомные боеголовки находятся под американским замком до сих пор. Когда разразится война, сначала обычная, и будут развиваться боевые действия, тогда американцы определят, когда они дадут нам боеголовки. И никто из нас всерьез не верит, что мы, именно мы, когда-нибудь против кого-нибудь используем атомные боеголовки! Они никогда не дадут нам возможности защитить себя с помощью атомного оружия. Этого не хочет ни один человек в мире! И поскольку дело обстоит таким образом, важные политики — это, во всяком случае, мое мнение, — добиваются того, чтобы нам было позволено иметь собственную бомбу.

Марвин отошел от зеркала, сел, неожиданно потеряв все силы. Остальные внимательно смотрели на него.

Черт возьми, думал Колдуэлл за зеркалом. Так много хитрости не бывает. Кто так кричит, кричит правду. С ним можно было бы сделать ставку на лошадь в забеге. Он проследил, чтобы пленка шла ровно и фиксировала каждое слово Марвина. Если дело так пойдет и дальше, подумал он, то и материал же я добуду! Так мы сможем окончательно подмять под себя Бонн. Иисус, добрый Иисус, пусть он кричит и дальше.

Марвин успокоился и сказал:

— Теперь вы знаете, почему я сотрудничаю с Хорнунгом. Почему я звонил ему из Рио. Я проинформировал и Боллинга. Он был в ярости. Почему никто не может найти Боллинга? Кто знает, в какой бочке, наполненной цементом, его последнее пристанище?

— Господин Марвин, — сказал Ритт, — что разыскал ваш друг доктор Хорнунг в Карлсруэ?

— Вы представляете, что происходит в установке по исследованию атома? — спросил Марвин. — Комплекс охраняется строже любой секции здания повышенной безопасности. Если даже физик поворачивается слишком быстро, в желудке у него происходит движение Em-Pi. Профсоюзы уже жаловались на все эти контроли и запреты.

— Пожалуйста, господин Марвин, — сказал Ритт, — что раздобыл Хорнунг?

— Он считает, — сказал Марвин, — что ученые в Карлсруэ нашли идеальное решение. Плутоний для производства немецкой бомбы может вызвать слишком большие трудности. И кто-то из американцев мог разузнать об этом. Они же не идиоты. При вторичной обработке сердечников выпадает девяносто пять процентов урана, два процента подконтрольного плутония и три процента смешанной субстанции. Ну, и в Карлсруэ сообразили, что в этой смешанной субстанции находятся трансурановые частицы с сильным излучением, эффектность действия поперечного сечения которых намного больше, чем у плутония. А значит, критическая масса, при помощи которой и функционирует бомба, при использовании трансурана может быть значительно меньше, чем у плутония. В частности, приемлемыми оказываются все трансураны в диапазоне между двумястами тридцатью шестью и двумястами сорока двумя. Сначала они сделали ставку на двести сорок. Но, как сказал Хорнунг по телефону, потерпели неудачу. Самым подходящим является двести сорок один — и никто не должен больше беспокоиться по поводу выделяемого плутония! Материалом из трех субстанций не интересуется ни одна свинья. Все вы это слышали, когда была включена магнитофонная пленка! Очень далеко продвинулись они в своих исследованиях в Карлсруэ, сказал Хорнунг.

Находясь под впечатлением от сказанного, Ритт сказал:

— Если это правда…

— Это правда!

— Сейчас мне припоминается радиопередача, — возразил прокурор, — в ней утверждалось нечто похожее. Я забыл, как передача называется…

— А я помню, — сказал Марвин. — Она называлась «След плутония. Перевооружение, Вакерсдорф и немецкая бомба». Автор — Гюнтер Карвеина. Она транслировалась на радиостанции «Свободный Берлин».

— Верно, — сказал Ритт.

— После трансляции на радиостанцию из Бонна не поступило ни единственного слова протеста, — сказал Марвин. — Не было никакого требования опровержения, никакого скандала, ничего вообще. Передача стопроцентно замалчивалась. Для меня это и есть доказательство того, что слова соответствуют фактам. Если бы этого не было — то все люди с радиостанции предстали бы перед судом, включая даже уборщиц.

В дверь постучали.

— Да! — крикнул Ритт.

Вошел служитель при суде, поздоровался, передал прокурору два листа бумаги и удалился.

Ритт сначала прочел один лист, потом второй. Все наблюдали за ним. Он взглянул на Марвина.

— Это только что получено по телетайпу. Филиал Интерпола в Нью-Йорке нашел брата Катарины Энгельбрехт, этого так называемого химика Чарльза Вандера. Это страховой агент, сейчас на пенсии. Вот уже четырнадцать лет страдает поперечным миелитом. Никогда не бывал в Карлсруэ.