Йоханнес Зиммель - Весной в последний раз споет жаворонок

— Да, господа, что я вам сейчас расскажу… Я живу напротив дома господина профессора, верно? И вот сегодня в половине двенадцатого пополудни останавливается здесь такси и из него выходит фрау доктор Рот с еще одним господином. Не с тем, что тогда… Минуточку! — Он внимательно посмотрел на сидящего рядом Марвина. — Тогда ведь это были вы, господин, с кем у господина Гиллеса был скандал!

— Да, это был я, — терпеливо сказал Марвин.

— Видите! Старый Кеезе никогда не забывает лица. Да, но сегодня, в середине дня, был другой господин. Оба были в очень подавленном состоянии. Очень спешили. Я знаю много симпатичных слов. Повышаю свое образование, читаю книги. Конечно, читал кое-что и из ваших произведений. Да, фрау Рот ни разу не поздоровалась со мной. Я же — всегда. Так как жутко боялся… Я думаю, так как во всех средствах массовой информации сообщается, что она находится в розыске, так как застрелила кого-то в Америке… Такая приятная дама… если она может застрелить человека, то она вполне может застрелить и меня, так подумал я и скрылся в доме… но при этом постоянно вел наблюдение за домом напротив…

…Толстые овцы, думал Гиллес, на долю которого пришлось так много, чего уже не бывало давным-давно. Он больше не хотел думать об этом и подвинулся к Изабель, но та смотрела в окно. Он вновь повернул голову и посередине лугов и пастбищ увидел в сумерках красивые старые дома с белыми оградами, черные бревна каркасов и покрытые крыши.

Кеезе затормозил.

— Что такое? — испуганно спросил Гиллес.

Потом он увидел это.

Улица перегорожена. Полицейские в стальных касках с автоматами.

Один подошел, поприветствовав, попросил предъявить паспорта. Он внимательно пролистал их, заглянул в список, кивнул, вернул паспорта и пожелал счастливого пути.

Кеезе тут же заговорил.

— Ну вот, и через десять минут в доме господина профессора, как сумасшедшая, начала дымиться печная труба. Оба распахнули окна настежь, я видел, что они делают.

— Что они делали?

— Оба сжигали в камине бумаги, предписания, все такое. Очень много.

…Наступает зима, думал Гиллес, и все здесь погрузится в призрачность. На ум ему пришли несколько строк, которые написал о Силте Эрнст Пенсольдт: «Здесь Бог нашел все, что необходимо для сотворения человека. Песок и глину для тела, ветер — для дыхания, языка и души, достаточно влаги для слез, небесный цвет для глаз, камни для сердца в груди». У меня в груди тоже есть камень, подумал Гиллес. Не думай об этом! — сказал себе он. Все прошло, и ты ничего уже не изменишь. Ты знал это с самого начала. Вот и не жалуйся. У тебя было твое время. Мог ли ты представить себе это полгода назад? Никогда. Вот что!

Кеезе все говорил и говорил.

Странно, что меня все это больше не волнует вообще, думал Гиллес. Изабель, честно говоря, это тоже не интересует.

Только Марвина. Он взволнованно слушает…

— И вот я помчался в Вестерланд. В полицию. И заявил об этом. Срочно были сделаны неотложные указания. Полицейские постовые в Кайтуме были для меня слишком малозначимы… Там, в Вестерланде, я сказал о том, что фрау Рот здесь и чем она занимается с незнакомым господином… После этого объявили тревогу. Ее, так сказать, спровоцировал я, верно? Это была моя обязанность… Те, в Вестерланде, позвонили во Франкфурт… и через два часа оттуда приехали господа… пожали мне руку и поблагодарили… Но ведь это было само собой разумеющимся, что я заявил, правда? И все же, вполне естественно, порадовало меня… Сейчас дом господина профессора уже сгорел.

— Сгорел? — спросил Марвин.

— Я же говорю! Фрау Рот и господин исчезли, но перед этим подожгли дом. Он все еще горит, да еще как, будто при штурме. Сейчас вы это увидите.

…Это был загородный дом Штрикер, просуществовавший более трехсот лет. Они проехали мимо. Сразу же после этого Кеезе притормозил вновь, пришлось пройти еще один полицейский контроль. Потом они прибыли в Кайтум и в то время, как Кеезе рассказывал, проезжали мимо красивых капитанских домов, мимо ресторана Fisch Fietes и далее до краеведческого музея и красного древнефризского дома. Большинство дверей и оконных рам здешних домов были выкрашены в голубой цвет, каменные ограды — в белый, поросший мхом.

Были выкрашенные в насыщенный желтый цвет будки телефонов-автоматов, небольшой супермаркет и старые, многовековые ледниковые валуны. А еще здесь были люди, много любопытных людей. Они стояли перед полицейским заграждением и во все глаза смотрели на дом, охваченный пламенем.

Работали три пожарных машины. Мужчины в защитных робах и касках и с огромными шлангами, из которых выстреливалась вода, боролись с огнем, но бревна, из которых был выстроен большой дом, были древними, балки толстыми и тяжелыми, и люди старались справиться с завывающим ветром, который почти превратился в ураган. Они держали все, что находилось вокруг, под непрерывным дождем.

— Дальше не проехать, — сказал Кеезе. — Нет, нет, нет, ни за что не возьму деньги. Для меня было честью…

Они вышли из машины.

У заграждения Марвин опять показал свой паспорт и сказал:

— Прокурор Ритт ждет нас.

— Сожалею, — сказал молодой человек с автоматом из пограничной охраны ФРГ. — Вы не сможете здесь пройти.

Офицер, находящийся рядом с ним, сказал:

— Одну минуту. Господин Марвин? Господин Гиллес? Фройляйн Деламар?

— Да, — сказал Марвин.

— Все в порядке, — сказал офицер молодому человеку с автоматом. И обратился к ним. — Прошу вас, пройдемте со мной!

— Я тоже, — сказал Кеезе. — Я здесь живу.

И они пошли вслед за офицером внутрь Джен-Иве-Лорсен-вэя и подошли, укрываясь от капающих шлангов, близко к горящему дому. Здесь тоже стояли полицейские и было много фотографов и большое количество телевизионных съемочных групп. Красные пожарные машины стучали двигателями и гремели.

— Что вы на это скажете, господин Гиллес? — с сожалением в голосе спросил Кеезе. — Такая милая дама, фрау доктор Рот — убийца. Никто не может разобраться в душе другого человека, я всегда говорю. Это не дано никому. Прекрасный старый дом господина профессора. Единственная племянница. Счастье, что ему было не суждено пережить все это. Хорошо, что он умер, не правда ли?

— Да, — сказал Гиллес. — Его счастье.

— Прошу вас, — сказал офицер. — Проходите дальше!

— Всего хорошего, господин Гиллес, — сказал Кеезе. — Всего…

Он потерянно смолк, покачал головой и уставился на языки пламени.

Громче потрескивания огня и грохота раздавался взволнованный птичий гам.

— Это чайки? — спросил Гиллес.

— Их полно, — сказал Гиллес.

— Ночью?

— Пожар, господин Гиллес! Кругом светло. Это взволновало чаек.

Прокурор Эльмар Ритт сидел в большой, оборудованной радиостанцией полицейской автомашине оперативной группы. Рядом с ним — старший комиссар Дорнхельм. Он разговаривал по телефону и сразу же прервал разговор, когда Марвин знакомил всех друг с другом.