Михаил Рощин - На сером в яблоках коне

Алешин взгляд говорит: «Все это немного смешно: и мама с ее светскими манерами, и дед, но мне хорошо, у вас вообще хорошо». Лена тоже взглядом отвечает: мол, да, я понимаю, но вы не должны смеяться, так уж у нас принято, это мамина слабость.

На дворе давно стемнело, они так долго сидят за столом, что Лена даже устала. И все-таки она довольна и ни на кого не сердится. Она вышла зачем-то в кухню и там увидела свое отражение в черном стекле. Немного важничая, она качнула плечами и сказала томно:

— Да, если угодно, но поверьте мне…

Она чувствовала, что щеки ее пылают теперь, как у Вики, и что она не такая уж уродина, и как будто не видно даже прыщиков на лбу.

В половине десятого Алеша собрался уходить, дед совсем сомлел и скрылся в уборной, мама тоже устало качала головой, пучок ее был уже не так туг, и шпилька торчала из него. Вика пошла проводить Алешу и прогулять Белку. Лене тоже очень хотелось пойти, она сняла свое пальто, освобождая Викино, держала его, прижав к себе, но понимала, что она не может с ними пойти, она им не нужна, это только казалось, что они все дружно сидят за столом и Алеше в их доме все одинаково интересны. И опять Алеша все понимал и сказал глазами: «Я понимаю, тебе охота погулять, но ведь поздно, поздновато для тебя». И Лена отводила скорее взгляд и едва не кивала головой, что, мол, да, конечно, я и не хочу, не надо.

В прихожей опять долго стояли, Алеша был выше всех, Белка скулила и бросалась на дверь, ей говорили: «Сейчас, сейчас». Лена сказала, что пойдет спать, чтобы встать пораньше и уроки сделать. Алеша пожал ей крепко руку и сказал ласково:

— Спокойной ночи, Малютка!

Наконец они ушли, дверь закрылась, и Лена еще немного постояла, слыша, как они спускаются, разговаривают, смеются и как Белка визжит, натягивая, должно быть, поводок.

Они ушли, сразу стало пусто, надо было убирать со стола, мыть чашки. Ни к чему стало платье, туфли и все хорошее настроение. Даже химичка снова вспомнилась.

Потом Лена сидела на кровати в одной рубашке, смотрела задумчиво на свои полные розовые ноги. «Вроде ножки для стола…» И все-таки душа радовалась, и было приятно вспоминать, как они говорили с Алешей глазами и хорошо друг друга понимали, — кажется, одна Маринка умеет так понимать, а больше никто. Вот как приятно и странно.

Мама пришла поцеловать ее на ночь.

— Ложись, доченька, спи, Малюся…

— Мамочка, ну сколько можно просить… Ну, правда, не называй меня так, какая я Малютка?

— Ну хорошо, хорошо… Спи. Такие они у меня стали взрослые, такие взрослые…

В кухне дед включил радио и слушал последние известия, а Лена — ведь завтра действительно надо пораньше встать — никак все-таки не могла уснуть. Потом стала засыпать-засыпать и вдруг опять очнулась. Увидела, как они все стоят в прихожей, Алеша выше всех, он без шапки, ресницы его перепутываются друг с другом, он улыбается и ласково говорит: «Спокойной ночи, Малютка». Воротник пальто поднят, белая рубашка, красивый такой и все-все понимает. Это он именно ей желает спокойной ночи.

Потом Лена слышала, как вернулась Вика, как бегала, стуча когтями, и отряхивалась Белка, как мама шепталась с Викой. Она увидела потом силуэт сестры на фоне окна. Вика, подняв руки, всеми пальцами с затылка вверх вскидывала, расчесывала волосы. Потом потянулась с ленцой и тихо, довольно засмеялась.

Снег, снег, в комнате ярко и бело от снега. Очень снежная стоит зима.

Интересно, отчего человек просыпается? Сам по себе? Никто его не будит, не трогает, а он просыпается. Есть в мозгу, наверное, такая кнопочка автоматическая: раз — и включилась, да будет свет!

Как она поздно проснулась, уже десятый час! А, совсем забыла, ведь сегодня к третьему уроку, так что можно чуточку полежать. Лена прислушалась: что в доме? В ванной шумит вода, на кухне, как всегда, включено радио, мама, конечно, уже ушла на работу. Нет, в самом деле, отчего просыпается человек? Вот она теперь будет думать об этом без конца. Странно устроена голова: о какой-нибудь чепухе она может думать и думать часами, а если надо сосредоточиться на чем-то серьезном, например, составлять план к сочинению, то она никак не может об этом долго думать, а обязательно отвлечется. Вроде передышки получается, только передышки длиннее, чем само дело. Ужас, какая дурацкая голова. Например, стоит начать представлять себя невидимкой, и хватит хоть на полдня, и не надоест нисколько. Ей даже стыдно бывает теперь думать про невидимку, не маленькая, и, как только невидимка «приходит», она хватает книжку или начинает слушать радио — тем и спасается.

В ванную, конечно, залезла Вика, это ясно. Значит, тем более можно полежать, пока она не выйдет. Все-то она моется, накручивается, намазывается, зеркала из рук не выпускает — что значит делать нечего.

Нет, все-таки надо вставать. Еще геометрию повторить — сегодня как-никак контроша, пришить воротничок к форме, подмести, поесть, то-се. Дед-то дома или уже пошел гулять с Белкой?

— Белк! Белк! — позвала Лена.

Белка не явилась — значит, ушли. Это хорошо — стало быть, дед сам зайдет в булочную и в молочную. Ура! Но все равно пора. Да, ведь еще разминка! Вон висит за шкафом на гвоздике ракетка, дожидается. Оп! Вставай, Елена! Вставай! Это Алеша подарил ей ракетку. Она как-то обмолвилась, что хотела в теннис научиться, просто так сказала, а он взял и купил. Прямо со стипендии. Мама с Викой раскудахтались: «Ах, ну зачем это, зачем, что ты ее балуешь! Все равно через полмесяца эта ракетка будет валяться за сундуком!» А вот фигушки! А не было бы ракетки, Лена не пошла бы в секцию, не занималась бы уже третий месяц, а теперь ходит и очень рада. Она даже похудела, а тренер Володя говорит, что из нее выйдет толк, что она упорная и сильная. «Вперед! Вперед! — кричит он. — Ближе! Ближе! Хорошо!» В майке, трусиках и кедах она мечется по корту, туго стучат мячи, справа и слева тоже стучат и летают, пот течет по лбу градом, а Володя знай покрикивает: «Не ленись! Не ленись! Ближе! Хорошо!..» Вставай, Елена, живо! Рубашку долой, где там вся амуниция? Так. Ракетку в руки — раз! Фортку настежь — два! Батюшки, а снегу опять намело, снегу! Да, снежная, снежная зима стоит, весь двор завалило. Малыши катаются на санках с покатой крыши котельной, когда-то и Лена там каталась, хорошо!.. Брр, прохладненько! А ну-ка вперед! Вперед, Елена! Выпад, наклон, удар, выпад, наклон, удар! Не ленись, не ленись!..

Развернуться тут негде, мячом можно стучать только об пол, но она отрабатывает удары без мяча. Только разочек, коротко можно послать мяч в стену; он отскакивает, она отбивает его снова… Э, к черту все эти шкафы и кровати, будь они неладны!

В большой комнате зазвонил телефон. Лена в два прыжка очутилась там, сняла трубку. Телефон стоит на подоконнике — ей опять виден двор, толстая снежная подушка за стеклом на карнизе, и весело, что так много снегу. Звонит Алеша.