Леонид Милош - Братья по крови

Ильин прекрасно знал об этом и как мог всегда прикрывал Вовку. Он и сам был такой: главное дело, а не показуха и «галки». Хотя без «галок» и показухи тоже нельзя, ведь он — начальник самого крупного и важного милицейского управления в главке, а не какой-то там опер Марголин, которому лишь бы убийцу взять. Ильин все прекрасно понимал и делал свое дело. Нужны вам красивые бумажки с очень симпатичными циферками, уважаемые товарищи из министерства, — будут вам бумажки и циферки. Но и о работе забывать не надо, так что не мешайте, не давите инструкциями и не пугайте прокурорскими проверками. Как умеем, так и работаем.　

При Ильине в их управлении и показатели хорошие были, и сама работа была. Люди и в самом управлении, и в районах работали слаженно и четко.　

Спустя пять лет, когда Вовка уже был капитаном и замом начальника убойного отдела, ему все-таки наконец дали однокомнатную квартиру. Новоселье отмечали шумно, всем отделом. Правда, мебель пришлось позаимствовать у соседей — и столы, и стулья, своего у Вовки пока ничего не было.　

— Ну вот, теперь и свое гнездо можешь вить, — хлопнул его тогда по плечу Ильин. — Теперь давай свадьбу устраивай ведь пора, скоро уже тридцатник, сколько в холостяках ходить будешь?　

До тридцатилетия Вовке еще было три года, но все равно Ильин прав. Действительно — пора. Но в личной жизни у Вовки был полный облом. Слишком часто последнее время он стал вспоминать Машу.　

Первый год словно отрезало, а вот потом прошлое не стало давать покоя. Какой же он дурак был, что упустил ее! Такую девчонку! А Серега воспользовался. Даже дочку уже родили. Ах, Маша, Маша! Зачем же ты так? А, может, действительно разлюбила? По крайней мере Вовка теперь понимал, что был несправедлив с ней. Сам виноват, что так все получилось. Вовке было жаль себя.　

Вечерами он смотрел телевизор, а мыслями уносился в прошлое. Вспоминал их двор, школу, своих друзей детства, Афганистан и, конечно же, Машу. Тот самый медальончик, который так часто помогал ему там, в горах Афгана, и сейчас постоянно был у него на груди. Только теперь на той малюсенькой фотографии было не трое, а двое. Серегу он безжалостно отрезал ножницами и выкинул. Теперь у него нет друга, нет брата. Остались только воспоминания и этот маленький медальончик-талисман.　

Вовка уже давно хотел влюбиться и жениться. Но по заказу, наперекор своей воле как-то не получалось. Те девчонки, которых он приводил к себе в общагу на ночь и щелкал, словно грецкие орехи, в кандидатки в жены не годились. Он это понимал. Хотелось влюбиться по-настоящему и в хорошую, порядочную девушку. В секретариате их управления работала Наденька — скромная, тихая и довольно симпатичная девочка. С ней многие ребята заигрывали, но особенно не напирали и даже не пытались завести, как с другими девицами-служащими, роман. Надя была слишком серьезная и из очень добропорядочной семьи. Мама воспитывала ее в духе благородной девицы середины девятнадцатого века. Надя не носила брюк в обтяжку, коротких юбок и модных причесок. Она всегда была в строгом темно-синем костюме и с аккуратно уложенным пучком волос на затылке. Своей строгостью и вежливыми манерами она больше походила на романтическую учительницу, еще не хлебнувшую как следует изнуряющих школьных будней. Она явно жила не в своем веке.　

Когда Вовка зашел первый раз в секретариат напечатать какую-то бумагу, он сразу же заметил Надю. Ничего деваха, красивая. Он смело подрулил к ней, что-то схохмил, куда-то пригласил, но она его тут же отшила. Он обиделся и долгих пять лет не замечал ее.　

Сейчас, когда Вовка повзрослел и стал замом начальника убойного отдела, он зашел как-то в секретариат. При виде Нади внутри сразу что-то щелкнуло. Словно свет включили. Первое, что пришло в голову, почему же он сразу ее не рассмотрел? Он неожиданно для себя самого смутился, отдал одной из девочек документ для печати и быстро вышел.　

С того дня Надя засела в его мозгу. С первой же получки Вовка купил себе новый и слегка пижонистый костюм. Раньше он никогда галстуков не носил, теперь же менял их вместе с новыми рубашками, каждые два-три дня. Оперы их отдела подшучивали над новым начальником, даже не догадываясь об истинной причине всех этих внешних перемен. Вовке и самому больше нравилось носить джинсы, просторные клетчатые рубахи и свитера. Пиджак с галстуком сковывал, да и кобура под мышкой чувствовала себя неуютно. В таком парадном виде и на происшествие не выедешь…　

Но Вовка упорно ходил в костюме, а когда надо было выезжать на уличную операцию, тут же у себя в кабинете быстро переодевался в свои излюбленные потертые джинсы и старый свитер. Зато теперь он почти каждый день с какими-то бумагами заходил в секретариат. Он был серьезен и деловит, прямо там на месте проверял правильность отпечатанных документов, делал необходимые замечания. Девчонки тоже удивлялись этим крутым переменам в Марголине, — не только во внешнем облике, но и по отношению к бумагам. Чтобы раньше он заметил какую-то не поставленную запятую или опечатку — да никогда. А теперь все замечает и даже заставляет перепечатывать. Хотя и без упреков, без начальственного гонора, по-прежнему улыбчив и доброжелателен. Вот только у Надиного стола он стал задерживаться чуть дольше обычного… Она слегка смущалась в такие минуты, чувствовала, что Вовка проявляет к ней явный интерес.　

В пятницу вечером Надя, как всегда, шла после работы на автобусную остановку. Неожиданно сзади послышались чьи-то шаги и знакомый Вовкин голос:　

— Наденька, это никак вы?! Тоже на автобус? Можно с вами?　

— Можно.　

— Погода такая чудная, конец сентября, а тепло, словно разгар лета…　

— А знаете, Владимир Анатольевич, когда люди о погоде говорят?　

— Когда, Надежда Петровна?　

Она слегка опешила и даже замедлила шаг.　

— Откуда вы мое отчество знаете?　

— Вы забываете, где мы все работаем, — парировал вопрос Вовка.　

— Странно, я бы никогда не подумала, что вы его знаете, всегда меня по имени называли.　

— Да вы меня, вроде бы, тоже.　

— Но вы же все-таки начальником стали, неудобно как-то.　

— Почему неудобно? Кажется, не так уж я и состарился, молодой еще. Вы меня всегда по имени называли, а тут вдруг— Владимир Анатольевич! Тогда и мне придется вас Надеждой Петровной величать. Согласны?　

— Ладно, Володя, вы правы, давайте, как и раньше, по имени.　

— Вот и договорились. Кстати, что насчет погоды вы хотели сказать?　

— Я хотела сказать, когда люди говорят о погоде, значит им больше не о чем говорить.　

— Вот и неправильно, Наденька. О погоде я заговорил только потому, что завтра она тоже теплая будет.　

— Ну и что?