Александр Полярный - Сказка о самоубийстве

Митч смотрел, как мимо проезжают машины. И куда только они несутся в такую погоду? Много машин и много людей, и все куда-то спешат. «Первым делом, когда зайду домой, расскажу папе про Нику, и про школу, и про снегопад, про все расскажу», — подумал Митч, продолжая идти. Шел долго и думал о многом, даже немножко мечтал. Мечтал о кружке горячего какао, о теплых шерстяных носках и о том, чтобы поскорее закончился день, ведь завтра он увидится с Никой в школе.

Митч свернул с улицы в сторону парка — так можно было быстрее добраться до дома. Парк в это время года почти всегда пустовал: никто не хочет сидеть на морозе в парке, когда через дорогу полным-полно разных кафешек и всяких мест, где можно согреться. А Митчу это место было по душе. Укрытые снегом деревья, свежий воздух и никого, кто может оторвать тебя от размышлений по пути домой. Когда мечтаешь, зачастую не смотришь под ноги, взгляд все время устремляется куда-то вверх, к небу. Ветер становился сильнее, а из-за снега трудно увидеть, что впереди.

Митч оступился на левую ногу и, поскользнувшись, провалился куда-то вниз. Он упал в открытый люк водосточной канавы и сломал ногу. Мальчик попытался встать, но застонал от боли. Глаза заслезились от тяжелого запаха, и его затрясло от холода. Он попытался вылезти, но тщетно, попытался позвать на помощь, но никто его не услышал. Ему оставалось только тихо плакать.

Неизвестно, сколько прошло времени и Митч заснул. Говорят, если забыться сном на морозе, то можно и не проснуться. А еще известно, что все счастливо обошлось и мальчика нашли. Спустя шесть часов, с обмороженными пальцами рук, с переломанной ступней и с огромными испуганными глазами…

Отец мальчика, Сойер, просидел двое суток у его кровати в больнице имени Святого Патрика.

В самом углу маленькой кофейни, за столиком, сидели двое: девушка и юноша. На вид им было лет по семнадцать. Они что-то обсуждали. Пахло корицей, ванилью и, кофе, приятное освещение придавало особый уют этому кафе.

Подростки, а это были Митч и Ника, пили кофе и рассматривали целую стопку фотографий, которые сделал Митч.

— Вот эта очень крутая, — сказала Ника, указывая пальцем на один из пленочных снимков.

— Это кодак 400, я сам проявлял эту фотографию, — с гордостью ответил Митч.

— Еще эту нужно отправить, — добавила Ника, передавая карточку, на которой была запечатлена замерзшая река. Митч, смутившись, задумался.

— Да, брось, — начала уговаривать его Ника, ты обязательно поступишь. У тебя великолепные снимки. Как только в этой чертовой фотоакадемии получат твои фотографии, они сразу заметят твой талант. Иначе и быть не может!

Митч обнял ее так, как обнимают лучших друзей. И они увлеченно продолжали выбирать лучшие снимки.

— Ты обещал, — крикнул Сойер.

— Отец, не начинай, — отмахнулся от него Митч, спускаясь по лестнице на первый этаж дома.

— Ты всегда делаешь все мне назло, — продолжал Сойер, следуя за сыном по лестнице.

— Черт возьми, отец, мне двадцать лет, сколько можно оберегать меня? — крикнул Митч с раздражением в голосе.

— Потому что ты уходишь, а я не могу заснуть ночью, думая, где ты и как ты! Почему ты не можешь никак успокоиться? — как будто упрашивая сына, проговорил Сойер.

— Ты самый отвратительный отец в мире, лучше бы я тогда остался в детдоме, — бросил Митч и вышел на улицу, демонстративно хлопнув входной дверью.

Более тридцати лет Сойер ходил в море. До того момента, пока медкомиссия не запретила ему ходить в рейс по состоянию здоровья. Требования стали более жесткими, и Сойера отправили на пенсию. Свободного времени сразу стало много. Давно вот так он не сидел дома один на один со своими мыслями. Сын уехал давно, и огромный дом был снова в его распоряжении. Цели в жизни не было, настроения — тоже. Оставалось только стареть…

Изредка приходят открытки от сына.

По утрам хожу в парк кормить уток хлебом. Захожу в лавку Борли Минтла пить вишневый сок.

Днем сплю.

Вечером пью чай.

Перечитываю давно забытые сказки.

Ночью сплю, иногда.

Утром хожу в парк кормить уток хлебом.

Сойер сел за письменный стол, держа в руках потертый от времени белый конверт. Он уже много лет перечитывал одно и то же письмо: «Привет, пап. Скажу тебе сразу. Я хочу велосипед. И кошку. Кошку буду гладить, а велосипед для того, чтобы я мог далеко ездить.

Ездить далеко, чтобы вернуться, а дома ждет кошка. И папа. И горячее какао. А еще я бы хотел извиниться и поблагодарить тебя одновременно. За тот день с люком, когда я провалился, а ты нашел меня. В буквальном смысле достал из-под земли. У меня еще не было таких родителей, которые меня находили, дважды находили. Когда я вырасту и стану богатым, то обязательно сделаю так, чтобы ты никогда ни в чем не нуждался. Твой любящий сын Митч».

Думаю о Зои. Мысли о ней помогают мне засыпать. Не было и дня за эти сорок лет, чтобы я ее не вспоминал. Уже давно позабыл название ее духов, которые я всюду пшикал и представлял, что она рядом. Не помню ее нежного голоса. Но помню, что я ее любил…

Любимый театр. Первый ряд, 15 место. Самое счастливое место.

Сойер — в очках с толстой оправой. Показывают какую-то современную комедию. Он неслышно выходит из зала, надевает свое тонкое пальто и направляется домой. На улице легкий мороз, идет снег.

Это был последний раз, когда кто-либо видел Сойера…

Я пришел домой, а ноги болят от долгой прогулки. Налил чаю в любимую кружку Зои, из которой чай вкуснее уже столько лет…

Лег на кровать в одежде. Я очень сильно устал. На долю секунды закрыл глаза и не заметил, что чай уже давно остыл на столе… а я снова лежу у порога детдома, мне три месяца, а весь мир такой большой и.