Ольга Февралёва - Происхождение боли

В фиакре:

Эмиль:Вот это было клёво!

Эжен:Да не слишком. Еле уложились…

Рафаэль:Неужели ты отдашь весь куш?

Эжен:Почему весь? У нас девять или восемь кусков сверху.

Эмиль:Не поручусь за себя, но Орас на это сможет прожить двадцать лет.

Эжен ( вручая друзьям по тысяче ):Спасибо за помощь.

Эмиль:О, биг тэнкс.

Рафаэль:Но как тебе удалось восторжествовать над колесом слепой Фортуны? Что за волшебство тебе подвластно? Ты словно приказывал, а шар — повиновался!

Эжен:Ничего подобного. Я просто предвидел остановку рулетки.

Эмиль:Это как это?

Эжен:Мои глаза могут не только увеличивать или уменьшать, но и ускорять или замедлять, если один из них закрыть, а другим смотреть. Левый торомозит, правый разгоняет картинку. И весь фокус.

Рафаэль:Ты разыгрываешь нас?

Эжен:Я знаю, что это аномалия… Когда я её у себя обнаружил? Лет в восемь. Был июньский вечер. Я шёл по какой-то опушке и заметил назревшие бутоны таких крупных колокольчиков на высоком стебле. Мне стало жаль, что они ещё не распустились; очень хотелось увидеть их прямо сейчас, но что поделать… Я двинулся дальше, повернулся к цветам правым боком; в левый глаз мне засветило низкое, но ещё яркое солнце. Видимо, я машинально подмигнул деревцам и лугу. Тут мне померещилось что-то зыбящееся, меняющее краски. Было не страшно. Я проморгался и уже нарочно ополовинил взгляд — и, надо думать, обалдел: деревья плясали, облака обогнали бы птиц, солнце упало за горизонт, звёзды поплыли своими дуговыми путями; потом рассвет-скачок, и, наконец, обогнав половину суток, я созерцал мои колокольчики во всей красе!

Эмиль:Итс вандефул!

Рафаэль:Ты настоящее чудо природы!.. А на людях это работает? Ты можешь предсказать чужие поступки?

Эжен:Нет, даже тропу муравья мне не предуследить. Заранее удаётся видеть только неизбежное: недолгосрочный рост ветки, движение светил, моменты баллистики…

Эмиль:Удружил же тебе изобретатель рулетки!

Эжен:Вообще так играть нечестно.

Рафаэль:В мире, где так мало справедливости…

Эмиль:Не парься — не в хамаме.

Макс и Орас ждали со свечой в зеркальной гостиной. Граф курил у окна с видом скорее скучающим, нежели взволнованным.

Орас:Анастази уснула…

Макс:Как успехи?

Эжен:Как обещали. Орас ( протягивая медику внушительную пачку банкнот ), возьми Христа ради, на добрые дела.

Эмиль( хлопая Бьяшнона по спине, как поперхнувшегося ): Бери давай! У нас — по-братски. И даже круче. Глянь, что сейчас будет.

Эжен( водружая на стол две крупных дорожных сумки, расходящихся по швам от золота и серебра; обеими руками указывая на них побратиму ): Можешь пересчитать.

Макс( отложив окурок, с какой-то английской миной, отодвигая от себя большую часть ): Не забывай себя.

Эжен:Ты говорил, что тебе надо…

Макс:Я — это мы с тобой.

Эжен( скорее рассерженный, чем растроганный; почти на ухо графу ): Двести тридцать пять тысяч — это я припомнил.

Макс( бессовестно ): Нда? Я думал, больше. Впрочем, я не вёл учёта. ( мимо ) Он действительно выиграл столько в рулетку.

Рафаэль:Да, как ни поразительно!..

Эмиль:И больше бы сорвал, если бы не ограничения в ставке!..

Рафаэль:Трижды подряд угадал число. Верней… ( Эжену ) Рассказать о твоём даре?

Эжен: Валяй.

Эмиль( после того, как восторженный и витиеватый свидетель потратил почти полчаса на рассказ о чуде в казино; Максу ): А ты так сможешь?

Макс:Так — нет. Но слегка сосредоточившись за ломберным столом, я сниму рубашки со всех соседских карт.

Рафаэль:Но как!? За счёт чего!?

Макс:Просто взглянув на них глазами других игроков. Я телепат.

Рафаэль:Вы учились, или с этим непременно надо родиться?

Макс:Когда мне ещё не было десяти лет, Париж голодал, как на третьем году осады. По наущению опекуна я каждый вечер выходил на улицу, останавливал какого-нибудь одинокого прохожего и приказывал ему к рассвету принести на это же место еды и денег, и к утру он уже стоял под нашими окнами со свёртком, обычно весь потрепанный, с пятнами крови повсюду. Я снова спускался, забирал дань и либо освобождал этого человека, либо, если он казался мне ещё на что-то годным, повторял распоряжение. Если же бедняга за ночь пропадал, к полудню приходил запасной посланник, так же завербованный в сумерках. Очевидно, что ими руководила вовсе не жалость к сиротливому белокурому ребёнку.

Впечатлительный Эмиль, бросив за спину: «Я сейчас», выскочил из квартиры и, весь дрожа, вцепившись в перила и свесившись над лестницей, прошипел: «Вот сволочь!». После эженовых цветов рассказ Макса его особенно взбесил, но всего больнее было то, что он уже записал этого психа себе в друзья, а дружба — незыблема…

— Заметьте, — продолжал тем временем Макс, глядя во тьму прихожей, — я никого не принуждал к грабежу и убийству. Те люди вольны были в выборе средств. Ты же, Эжен, не заставил отечески доверяющего тебе господина де Нусингена — с ножом у его горла — открыть главный сейф, не попытался вымочь деньги у своей дамы или снова обольстить банкирскую дочку.

— Эй!.. — гневно прикрикнул Эжен.

— Вы и его… подвергли внушению!? — допытывался Рафаэль, шныряя глазами между побратимами.

— Зачем? — ответил Макс, — С тем, для кого решение чужих проблем — любимая игра, не нужно колдовства и гипноза.

— Вы, Рафаэль, — заговорил Орас, — на мой взгляд, чересчур увлечены иррациональными теориями власти и обогащения. А в этом направлении, по-моему, любые устремления довольно порочны. Кроме честного труда, возможно, но у вас тут… и в этом усомнишься. Я уверен, для самого себя Эжен не сделал бы денег из воздуха, даже не попробовал бы. Макс же, если я правильно понял, выступил со своим удручающим признанием — в назидание, может быть, именно вам, чтоб вы задумались, как страшны иные средства…

Он слегка замялся. Тут вошёл Эмиль с упаковкой чистой бумаги в пятьсот листов:

— Орас, а это от меня твоему Даниэлю.

— Спасибо, но ведь я теперь легко могу ему это купить.

— И где ж ты это купишь — бесплатно? — усмехнулся журналист.

— Макс, — вспомнил Эжен, — у меня к тебе вертится просьба… Один очень порядочный человек решил купить нескольких девочек-подростков в бедных кварталах — спокойно, Орас — чтобы стать их воспитателем, устроить их будущее. Сам он боится и стесняется, ну, и попросил меня, а я, сам знаешь, в таких делах ни ухом, ни рылом…