Ольга Февралёва - Происхождение боли

— Кто же?

— Сам юный Фредерик.

— Да что вы!..

— Мы оба в курсе того, что произошло в семье Тайферов, но вы понятия не имеете, как относится к этому наследник.

— Я слышал, что он не здоровался с сестрой, когда та приходила к отцу просить о милости…

— Конечно, он не смел подойти к ней и заговорить, прежде всего потому, что ему было стыдно, ведь он не смог защитить её и мать, потому что, во-вторых, панически боялся своего отца. Сильнее этого страха была только ненависть…

— Откуда вам это известно?

— Фредерик приходился мне очень близким другом. Возможно, никто не знал его лучше, чем я. Я сотню ночей выслушивал его признания; он был на грани безумия. Он понимал, что робок сердцем и подавлен умом, что никогда не сможет открыто воспротивиться, но воля к мести была так в нём неуклонна, что породила эту удивительную идею: одним разом покарать тирана-отца, расквитаться за мать и вернуть благоденствие сестре. Когда это наитие вспыхнуло в его сознании, он закричал от ужаса и не мог успокоиться три часа.

— Почему было не убрать самого старого чёрта!?

Франкессини засмеялся:

— Из вас не вышел бы хороший мститель. Весь смысл не в том, чтоб умертвить врага, а в том, чтоб причинить ему наибольшее страдание. К тому же, как ни пугала Фредерика смерть, он был уверен, что и жить не может — не умеет — не хочет, что так будет ему лучше…

— Бывает. Только как же всё так удивительно совпало с замыслами Вотрена, собравшегося осыпать золотом Викторину Тайфер, чтоб женить на ней меня, а потом обобрать!?

— У вашего пансионного соседа просто нашлось на это время. Наша с Фредериком дуэль длилась больше недели. Мы встречались каждое утро и бились до изнеможения, потом расходились до нового рассвета.

— Он был такой отменный фехтовальщик?

— Нет. Я выжидал, когда он будет готов. Отрадно было видеть, как с каждым днём в нём просыпается более и более доблестный человек. Он умер так, как должен умирать каждый.

— Счастливец! — вырвалось у Эжена, — Стало быть, Вотрен лишь узнал о вас и наплёл мне?… А доказательства? У вас были секунданты?

— Нет, но Фредерик написал письма отцу и сестре. Первое он оставил где-то в доме, а второе дал мне для собственноручной передачи мисс Викторине.

— Она вас видела? Вы разговаривали?

— Да. Если вам нужен свидетель — это она, сестра благороднейшего из братьев.

Эжен болезненно вздохнул, пришпилив нижнюю губу клыком.

— Что с вами?

— Мои сёстры сами пожертвовали для меня… и родители… Если бы я мог обменять мою жизнь на их счастье!

— А во сколько вы оценили бы свою жизнь, если бы кто-то вдруг пожелал купить её? За какую сумму вы решились бы на смерть? — прошептал Эжену на ухо граф, искря глазами в полутьме. Тот презрительно качнул головой:

— Дохлый таракан мне дороже моей жизни, а что до моих родичей — и пятьсот миллиардов золотом не сделают их счастливей!

— Вдвойне странно. Здесь трудно говорить, а думать — подавно. Давайте как-нибудь посидим вдвоём и побеседуем. Назначьте время и место.

— На улице Арбалет есть забегаловка «Бистро». Приходите туда завтра к трём пополудни.

— Хорошо. До встречи, Эжен.

— До свидания, сэр.

Франкессини поклонился и отошёл. Эжен приложил к стеклу горящие ладони. Ему чудилась на завтра дуэль, и он несколько раз возразил себе: нет же, просто обед. История Фредерика Тайфера растрогала его до сердечной и горловой щеми. Зависти он не знал, а восхищаться умел и последние минуты у Феодоры провёл, прославляя мысленно подвиг молодого парижанина, воображая, что тот сохранил жизнь отцу не из жестокости, но из благочестивой жалости — дать возможность раскаяться, сделать что-нибудь хорошее, например, для дочери, или заняться благотворительностью (NB!) — в чём мы очень не прочь толстосуму помочь.

Рафаэль сидел возле хозяйки дома, поливая её кипятком страстных речей. Эжен подошёл проститься и был неохотно отпущен.

По дороге он нашёл, что едва ли обратится к Тайферу за деньгами, что трижды охотнее выстроит часовню в память о героическом дуэлянте, впрочем, думал, стоит ли зарекаться? Викторина… — вышла ли она замуж?… Какая скверная история…

— Мама, очнись же! Бабушка болеет!

Анна села, распахнула глаза — и застонала от горя. Голос Ады прозвучал над самым её лицом, а она всё тут, в Преисподней! — в каменном амфитеатре на миллион мест, среди неподвижных людей в синих тогах, сама в синем. Встала — с усилием, словно отдираясь от чего-то клейкого, оглянулась: кто же это её держало? — и увидела саму себя, по-прежнему сидящую на лавке-уступе. Анна схватилась за подреберье: её затошнило от ужаса. Её двойник смотрел на круглю арену, посреди которой сияло подобие Неопалимой Купины, и у той, другой Анны в одном оке не было зрячего круга. Чуть отдышавшись, вставшая закрыла ладонью тот глаз, что, по-видимому, похитила другая, — и на секунду ослепла… Уронила руки, всхлипнула… Тут из пламенеющего куста засвистело оглушительным ветром: «Принят иск: Алексей Перовский против Ксаверия Кляземского». Синие духи разом смежили веки.

— Пойдём отсюда, — негромко молвил с соседней высокой ступеньки молодой человек в багровом кафтане галантного века и скромного покроя. Анна дала ему руку, и они стали взбираться вверх, к краю кратера, обходя совсем окаменевших призраков.

— Что это за место? Что тут происходит?

— Здесь играют в Страшный Суд — выслушивают, как кто-либо из живых желает другому смерти, рассматривают причины ненависти и приговаривают одного из двух.

— Кто эти люди? С какой стати им дано право судить себе подобных?

— Кому же ещё это делать?

— Богу, высшим ангелам. Да хоть демонам…

— Те бы и рады! только они ничего не понимают о людях, поэтому набирают себе как бы присяжных из всякого рода чудаков, ведущих себя не так, как остальные.

— По-моему, им наоборот следовало бы выбирать из большинства типичных…

— В Царстве Правды для каждого выбора нужно особое основание. Здесь не бывает ни случайностей, ни обобщений. Демонам не нужно среднечеловеческое суждение. Они используют умение людей предпочитать одно другому только в сочетании с неординарностью духовного ума.

— Ну, а ты — именно ты — здесь оказался тоже неслучайно?

— Надо полагать.

— Прости, я не спросила твоего имени…

— Я не собираюсь его называть.

— Ты уже третий из вскоре-уходящих являешься мне помочь…

— Это так нас тут именуют?

— А есть другое название? Кто вы такие?

— Сама ты ещё не догадалась?

— У меня немного другим заняты мысли…

— Посмотри, как я одет! Это цвет моего бытия. Я вампир.

— Так вы сущ…!!! И… много вас?…

— По крайней мере трое, — ответит он язвительным напоминанием.