Ольга Февралёва - Происхождение боли

— Аа, это ты, — оттянула вниз эженов кое-каковский галстук, коснулась пальцами шеи, — Хорошо срослось.

Безумные прислужницы тоже бросили дела и уставились на Эжена с глупыми улыбками, а он дольше обычного искал, что сказать:

— … А вы — редкая мастерица.

— Связать что-нибудь для тебя?

— Буду рад. Только я сам достану пряжу.

Эжен выбежал на улицу, потом на площадь, там столкнулся с человеком почтенных лет, невысоким, сухощавым, сутулым, тонкогубым, остроносым, сероглазым за большими очками; с ним рядом шёл без поводка молосский дог тигровой масти.

— Мэтр, не подскажете, где тут ближайший галантерейный магазин?

— Простите, друг мой. Я далёко от этих предметов.

— Да я и сам!.. а то б не спрашивал! Эх!..

— Полагаю, вам стоит обратиться к какой-либо даме.

— Точно!

Эжен выбрал из прохожих женщину постарше, и, точно, она сразу указала ему путь. Из магазина он вынес дюжину мотков шерсти цвета индиго, полный набор спиц и крючков, выточенных из можжевельника — всё в новой вместительной корзине. Подарив всё это Жизели, заказав ей шарф и проследив, чтоб она вымыла руки перед работой, он решил, что вот обойдёт сейчас дом скорым дозором и отправится по поручению Макса, но к нему подошёл крепкий на вид, благообразный старик и почтительно подал разорванную тетрадь. Она опять напомнила о Бланшандре…

— Спасибо, друг. Вы ведь не успели записаться — как вас зовут?

— Жан… Трежан.

— А. У вас нет случайно желания прогуляться до Больницы Милосердия?: тут одному хмырю нужен врач.

— Простите, сударь, пошлите уже кого помоложе: у меня ноги больные.

Эжен не стал настаивать и нашёл гонца к Бьяншону в каком-то беспризорнике, сам снова занялся регистрацией жильцов, но не переутомился; успел в сумерках шестого часа вечера купить диван, но ночевать пошёл домой, и, сворачивая, куда приглянется, заходя во все встречные магазины и храмы, каким-то чудом добрался к себе в половине одиннадцатого.

— Так чем же нам занять ближайшую неделю? Может, твоим гардеробом?

— Ах… Я дала такой глупый обет,… когда мы ехали от Монриво, — — что не надену больше платье, если лягу с тобой.

«Клятва — или молитва?» — восхищённый, подумал Макс).

— Тем интереснее будет это дело!.. Но всё равно одного мало… Что ты думаешь о новой квартире?

— Давай.

Рафаэль изнывал по высшему обществу, и Эжен решил свести квартиранта к графине Феодоре, самой демократичной (злые я зыки говорили «всеядной») салоннице Парижа. Эта молодая и очень богатая вдова была к тому же иностранкой, потому вдвойне беспечно игнорировала сословные условности.

Сам Эжен впервые заявился к ней без приглашения, без рекомендаций, без представителя на третий день от похорон Отца Горио. У графини как будто праздновали слияние палаты пэров с центральной биржей. Хозяйка расхаживала по трём приёмным залам в пышном платье из шёлка, расписанного под малахит, только рукава и воротник были чёрными; к этому туалету она добавила бусы и серьги из светлого янтаря, тёмные волосы убрала гладко, как хорошая кухарка; поглядывала бойко и деловито. Эжену она неожиданно тепло улыбнулась, чуть склонив голову к плечу.

— Вашъ хвамилия, — проговорила, — п ох ожъ нъ рускъю или, ск орей, укр аинскъю.

— А что такое Украина? — спросил Эжен.

— Самъя старъя пр овинцея. К огда-тъ там был центр, ст олицъ, а теперь — зъх олустье, но там юх: тепл о, х ор ошии земли, м орь… А вы откудъ р одъм?

— В округе Шаранты (Шаранта — это река) есть город Ангулем. Можно сказать, что я оттуда, хотя наш дом стоит совсем на отшибе, в пустоши, почти в лесу…

— Он чем-нибуть славин — ваш Онголем?

— Там издревле селились королевские родственники, не претендующие на престол, поэтому много больших дворцов, собор хороший, но всё какое-то… тихое,… словно один большой некрополь… Но тоже юг, еда дешёвая…

— Скучаити п ов отчинь?

— Да не особо. Везде жить можно, — провздыхал Эжен, и это было лишь началом беседы двух чужаков, почти не прерывавшейся в течение всего вечера. Пред прощанием графиня предложила:

— Зъх одити п очащи.

— А герцог де Реторе мне напророчил вашу немилость: я ведь не сказал вам ни одного комплимента…

— Не знаю, што вы называити кумплиментами, а я, наск олькъ я х ор оша, вижу и в зеркъли. Я, суд арь, ни храцужинкъ — мне ни надъ, штоп мушшына пиридъ мн ой унижалси, — гордо ответила Феодора.

Последняя фраза показалась Эжену заготовленной и не впервые изрекаемой, но всё же очень ему понравилась, и он стал запросто бывать у этой дамы.

Когда он привёл Рафаэля, Феодора была не в духе, вместо приветствия резко спросила:

— Къкая женшина назеваицъ к океткъй?

— Та, что добивается любви безразличного ей человека.

— П онятнъ — d ura! Нап омнить мне име в он т ово къвълеръ.

— Арман де Монриво. А что?

— Вы у миня ёво видити ф п оследний рас.

— Khaz'aain-baarin, — вытрудил Эжен русскую пословицу.

((Именно у Феодоры он начал изучать русский язык)).

Феодора просияла, обратила наконец внимание на нового гостя.

Эжен представил Рафаэля и оставил того наедине с графиней, а сам отошёл к самому дальнему окну, огромному, как соборные врата, крупнофрамужному, отвернулся от зала и слился с темнотой. Ему не слишком верилось, что так он избежит судьбы, но минут семь он готовится в покое сам не зная, к чему, а потом слева в стекле отразилась затемнённая фигура высокого блондина.

— О! — тихо воскликнул тот, — Я и не заметил, что здесь кто-то стоит. Прекрасная маскировка. Не помешаю?

— Вам видней, — ответил Эжен с напрасной стужей.

— Кажется, мы взаимно догадываемся, хотя официально не были знакомы. Давайте проверим. Меня зовут граф Франкессини.

— Меня — барон де Растиньяк, и я не могу взять вашу руку: на ней кровь, вы убийца, причём наёмный.

— Вы знаете, кого именно я убил?

— Да. Фредерика Тайфера-младшего, два года назад, по заказу вора Жака Коллена (он же Вотрен, он же Обмани-Смерть) каким-то особым ударом шпаги на спровоцированной дуэли.

— На всякой дуэли противники бьются, как могут; на каждой третьей — кто-то погибает.

— Но не каждая планируется с корыстной целью. Против Тайфера был заговор. Это бесчестно и противозаконно.

Франкессини прислонился плечом к смыку оконных створок, глянул снисходительно и грустно:

— Вы очень скромно осведомлены об этом деле. Заговор был, но без корысти; убийство заказали, но никакой не Вотрен.