Свейдн Бергсвейнссон - Рыбаки уходят в море… Исландская новелла

Другая, вполне благородная с виду дама набросилась на осетровую икру — надо надеяться, икра была настоящей, — и ела ее ложкой, словно овсяную кашу.

Когда все мало-помалу поняли, что еды здесь вдоволь и что соседу завидовать незачем, многими овладело этакое приятное сонливое блаженство, челюсти заработали спокойно и дружно, как у верблюдов в пустыне. И все вопросы, только что волновавшие их воображение, были забыты.

Следует сказать несколько слов и об особой группке, появившейся на этой сцене среди людей, неподвластных ни времени, ни пространству. Составляли эту своеобразную группку главным образом молодые современные девицы. Они держались стайкой поодаль от стола и на фоне других выглядели как белые вороны. Девицы не комментировали происходящее, а лишь ограничивались загадочной улыбкой, которую в средневековье именовали готической, правда, некоторые писатели приписывают ее таинственному народу — этрускам. Однако больше всего эта улыбка известна по изображениям Будды в индийских храмах. Сии создания не оскверняли себя принятием пищи в обществе. Их саваноподобные одеяния делали грудь плоской, спину и плечи широкими, а живот выпуклым. По виду девиц можно было принять за дочерей рейнской трактирщицы, пользующейся особой любовью клиентов.

Такие создания обычно безымянны, никому не известно, откуда они родом, быть может, они скрываются в подвалах самых глухих ночных притонов в больших городах. Они не просто святые девы, им присуще нечто от норны, богини судьбы, которую еще называют ужасом ночи, она знается с волками и способна превратиться в козу где-то между полуночью и рассветом.

Когда спросили, кто пригласил их сюда, от стайки девиц так и пахнуло прохладой зубной пасты, широко рекламируемой парфюмерной промышленностью:

— Мы представляем воздушное общество.

Затем следует упомянуть еще о двух господах, которые, подобно юным девам, присутствуя здесь, отсутствовали. Они вырядились в блестящие туфли, закрутили кверху усы и надели твердые воротнички — ни дать ни взять почтенные господа с газетных фотографий начала века. Они очень напоминали представителей каких-то дальних стран, которых пригласили участвовать в Женевской конференции по разоружению, хотя их страны никогда не воевали. Судя по выражению лиц, мужчины эти были не чужды иронии, но особо не стремились проявлять ее, просто держались в стороне, искоса взирая на окружающее.

— Не желаете ли, господа, отведать этих яств? — обратился к ним кто-то.

— Что касается меня, то я предпочитаю есть дома, — ответил один. — Могу позволить себе бифштекс с яйцом, если захочу.

— Среди этих отбросов, несомненно, есть превосходные вещи, — заметил другой.

— А кого вы представляете, господа? — спросили у них.

— Мы реноваторы, — ответили они.

Присутствующие вполголоса заспорили между собой, является ли реноваторство политической партией или религиозной общиной. Так и не решив этого вопроса, компания обратилась непосредственно к вышеупомянутым господам. Тогда один из них ответил:

— Мы те, кто ждет, когда все деликатесы превратятся в отбросы.

А другой добавил:

— Увезем их, чтобы не разводить мух.

Нашелся среди гостей и такой, что сетовал на скудость стола. Как все истинные гурманы, он не был толст. Костюм плотно облегал его фигуру, он был сильно надушен и носил кольцо с огромным брильянтом, во всяком случае, хотелось думать, что это действительно не стекляшка. Гладко причесанные голубоватые седины и выражение лица говорили о том, что человек этот давно уже подвизается на ниве международных культурных связей. Подойдя к столу, он опустил уголки рта, вытащил монокль, решительно вставил его в глаз и только после этого принялся брезгливо рассматривать угощение. Он повертел голубя и так и этак, словно собираясь анатомировать птицу, и сказал:

— Жареные голуби, да-да-да. Мне доводилось видеть еду и получше.

С этими словами он жестом отверг голубя. Кто-то обронил, что, должно быть, господин — большой привереда.

— Голуби — птицы не певчие. Они воркуют. Они из куриной породы. Полагаю, господа, всем вам известно, что певчая птица вкуснее. Мы, южане, едим только певчих птиц.

— Должно быть, не все на юге едят певчих птиц, — вставил кто-то.

— Не все? Кто же на юге не ест певчих птиц? — переспросил гурман. — Спросите любого кардинала. Мне нет дела до того, что провинциальные епископы из северного захолустья едят кур. «Rondinelle al grillo» [9] Жареные ласточки (итал.) — так принято говорить у нас на юге.

— А что это значит?

— Тысячи миллионов певчих птиц, — ответил обладатель монокля, — летают над страной весной и осенью, весной они улетают в землю обетованную, осенью возвращаются. Их гонит и влечет любовь и вера, поэтому они поют, поэтому мясо у них такого прекрасного вкуса. Мы ловим их силками, потом нанизываем живыми на вертела, по двадцать штук на каждый. Над огнем они растопыривают лапки и выгибают грудки. Жарить их нужно на умеренном огне. Сначала обгорают перья, а потом постепенно прожаривается мясо. Какой аромат, господи! — Предаваясь воспоминаниям об этих восхитительных минутах, он закрыл глаза, сложил кончики пальцев щепоткой, поднес к губам и причмокнул.

Прошло немного времени, и большая часть публики осовела; как уже знакомые нам бедолаги, они обзавелись пробками в ушах и почти ослепли, причем ослепшие и оглохшие оказались в привилегированном положении. Особы с зычными голосами, задававшие теперь тон в разговоре, давно уже оставили попытки расслышать собеседника, большинство гостей перестали задавать друг другу вопросы. А несколько исландцев вообще потеряли дар речи и только протяжно тянули «а-а-а», да с такой силой, что казалось, огромный международный отель вот-вот обрушится. Полиция быстро справилась с буянами. Их тут же выставили вон.

Я заметил, что кое-кто уже сердечно прощается с облаченным в пиджачную пару метрдотелем, и тоже последовал их примеру, заодно попросив его оказать мне любезность и представить хозяину.

— Зачем он вам? Вы что-нибудь недополучили? — спросил метрдотель.

— Боже упаси, все в полном порядке. Только, по-моему, неловко не поздороваться с ним и теперь, уходя, не сказать «до свидания». Я считаю своим долгом поблагодарить хозяина, так, во всяком случае, меня учили.

— Уверяю вас, — сказал метрдотель, — хозяин вполне обойдется без вашей благодарности.

— Я с удовольствием засвидетельствую ему свое почтение и скажу, как прекрасно удался этот праздник, — настаивал я.

— Боюсь, хозяин сейчас занят, у него срочное дело. Он как раз собрался гладить мои воскресные брюки. Но раз уж это для вас так важно… — Он кликнул посыльного, велел ему захватить мою шляпу и показать дорогу.