Борис Кантор - Побег

— Ну, если по-другому нельзя, то я согласен. Только мне нужно подумать над конкретными требованиями. Чтобы они были правдоподобны и от них была хоть какая-то польза.

— Ну вот и подумайте! — подытожил чиновник наш разговор. — А завтра вечером соберем пресс-конференцию. Будем надеяться, что после этого ваш вопрос будет решить легче.

В кабинете шефа отдела новостей Мюнхенского бюро радио «Свобода» Вэйна Брауна раздался телефонный звонок.

— Привет, Вэйн! Это Нильсен из пресс-службы МВД Швеции. Тут у нас один русский появился. Утверждает, что пешком убежал к нам из Советов через Карелию и Финляндию. Говорит, только что окончил московский университет. Мы завтра устраиваем пресс-конференцию, на которой он хочет выступить с каким-то заявлением. Не хочешь прислать кого-нибудь от вас? Я думаю, получится интересный материал.

— О’кей! Пришлю кого-нибудь из русских. Когда пресс-конференция?

— В 18:00 по нашему времени.

— Договорились!

Вернувшись из полицейского управления, я начал размышлять, какие же требования могу бы выдвинуть в адрес правительства СССР, чтобы они были реальными и основывались на какой-то правдоподобной информации. И тут, вспомнив предложение человека в штатском, я подумал о действительно огромных человеческих жертвах, понесенных Россией с тех пор, как власть в ней захватили большевики, последователи которых и сейчас как ни в чем не бывало продолжают руководить нашей страной.

Я объяснил Стефану сложившуюся ситуацию, и мы решили «сработать на опережение» — в частности, сделать плакат с крупным текстом, установить его на крыше машины и поставить ее перед окнами советского посольства в Стокгольме. Надпись для плаката я сочинил примерно такую:

«Господа Брежнев, Косыгин и Генеральный прокурор Руденко! Когда наконец будут преданы суду те, кто виновен в уничтожении целых народов Советского Союза и у кого на совести 40 миллионов загубленных человеческих жизней? Ведь некоторые из них всё еще занимают высокие посты в Советском Союзе!»

Потом решил добавить:

«Письмо с требованием предать суду тех руководителей СССР, которые виновны в уничтожении собственного народа, я направляю Генеральному секретарю ООН У Тану».

Насчет письма я, конечно, блефанул, но ведь такое действительно вполне возможно направить в ООН при помощи журналистов, которые соберутся на пресс-конференцию.

Мне казалось, что подобная «демонстрация» поможет мне доказать общественности, что я не советский шпион и на политическое убежище могу рассчитывать.

Но ведь кто-то должен зафиксировать мои действия. Я попросил Стефана обзвонить редакции стокгольмских газет и сообщить о предстоящей акции. Может, они пришлют фоторепортеров? Для конкретности мы обозначили время — 16:00, за два часа до пресс-конференции, чтобы на встрече я сделал заявление.

Для изготовления плаката мы нашли большой фанерный лист, на котором я черной краской написал с помощью Стефана придуманный мною текст на шведском языке.

Укрепив плакат на крыше машины, мы подъехали к советскому посольству и припарковались напротив его окон. Я на всякий случай попросил своего друга отойти подальше, чтобы не впутывать его в эту историю, а сам встал около машины, облокотившись о нее, и стал ждать фотокорреспондентов, стараясь не обращать внимания на любопытные взгляды многочисленных прохожих.

Ровно в четыре подъехал корреспондент стокгольмской газеты Dagens Nyheter с фотоаппаратом и, ничего не спрашивая, начал снимать меня на фоне плаката; затем появились еще трое и тоже принялись фотографировать меня и плакат на фоне посольства, после чего подошел полицейский и попросил нас убраться. Наверное, из посольства позвонили в полицию и пожаловались, что готовится какая-то провокация. Но дело было сделано, и мы уехали с чувством выполненного долга.

На пресс-конференции, проходившей в небольшом зале Министерства внутренних дел, присутствовало не меньше двадцати журналистов, — а может, там были и не только журналисты?

Вел пресс-конференцию руководитель пресс-службы МВД Швеции. Мой «знакомый» в штатском сидел рядом со мной. После того как меня представили, я встал и кратко рассказал о себе и о том, как оказался в Швеции. Когда переводчица донесла информацию до собравшихся, несколько минут все смотрели на меня как на пришельца с другой планеты, а потом буквально засыпали вопросами.

На стене предусмотрительно повесили большую карту Северной Европы, и мне пришлось подробно рассказать всю историю побега и показать мой путь — от Москвы до Стокгольма. Единственное, что я в нем изменил, — это железнодорожный маршрут до станции Лоухи. На всякий случай, чтобы не подставлять Нину, я рассказал, что сел в Москве на поезд до Ленинграда, а на станции Бологое пересел на поезд до Карелии.

Естественно, всех интересовала причина моего побега. Я объяснил ее теми же словами, что и накануне человеку в штатском: фактически я бежал из концлагеря. Кроме того, я добавил, что критиковать, а тем более бороться с советской системой, находясь внутри нее, практически невозможно — это сразу приводит к аресту. А потому более эффективно делать это извне, из-за границы, используя фактические материалы, — что я сегодня и продемонстрировал у советского посольства.

В этот момент раздались, как мне показалось, одобрительные возгласы — видимо, тех фотокорреспондентов, которые меня снимали. На вопрос, чем я собираюсь заниматься, когда получу политическое убежище в Швеции, я ответил, что окончил Московский университет по специальности «геофизика» и хотел бы найти работу по этому профилю.

Когда пресс-конференция закончилась, мне даже аплодировали, что было для меня несколько неожиданно и вселило надежду, что вопрос о моем статусе будет решен положительно.

На следующий день центральные шведские газеты пестрили моими фотографиями и приводили рассказ о побеге советского студента из СССР. На некоторое время я стал известным человеком в Стокгольме. У меня ежедневно брали интервью, фотографировали в различных интерьерах. Однажды даже устроили фотосъемку, где я в туристической одежде, с рюкзаком и в морской пилотке «пробираюсь по лесу».

Через неделю меня пригласили в МВД и торжественно объявили, что решением шведского правительства я получаю статус политического беженца и нахожусь под защитой шведского королевства. А пока будут улаживаться все формальности, Королевский фонд Швеции выделяет мне пособие на покупку одежды, а также переводчицу, которая первое время будет мне помогать.