Дэвид Лодж - Для англоманов: Мюриэл Спарк, и не только

Тако же профессор Джоуэтт шел от гроба по левую
руку,
И мистер Генри Уайт, и сэр Джеймс Паджет
(каждого — одна штука),
И маркиз Дюфферин, и герцог Аргайл в придачу,
И лорд Солсбери, что шествовал уныло и чуть не
плача.

Все представители семьи Теннисонов безутешно
сокрушались и скорбели,
Включая достопочтенных мистера и миссис Халлам
Теннисон и молодых Обри и Лионеля,
Был там и мистер Артур Теннисон, а еще мистер и
миссис Горацио Теннисон,
И сэр Эндрю, что едва не до слез был растроган и
удручен.

Могилу засыпали белыми розами, поверх которых
легла земля.
Се! Поэт упокоился в могиле, достойной
венценосного короля.
Многие из венков удостоились похвалы и одобрения,
Особенно же выделялось от миссис Гладстон щедрое
подношение.

Приютские мальчики вели себя чинно и образцово,
Равно как и сэр Генри Понсонби, представитель
Ее Величества королевы;
Тако же и Генри Ирвинг, трагик весьма успешный,
Явился в собственном экипаже и вид имел
безутешный.

А в завершение настоятельно рекомендую под
влиянием момента
Почтить поэта возведением достойного монумента,
Чего вполне заслужил он деяниями выдающимися и
благими, —
А на камне да будет начертано золотом славное имя!

Сыны Марса, внемлите моим словам,
И я поведаю вам
О таком великом и героическом морском бое,
Что возликует сердце любое.

Бой тот произошел между английским фрегатом
«Бланш» и французским фрегатом «Пик»,
И средь англичан всяк был отважен и духом велик,
А дело происходило в году тысяча семьсот девяносто
пятом в Вест-Индийских морях,
И за победу французы сражались, отринув страх.

И утром четвертого января, когда корабль
крейсировал вдоль Гаделупских берегов,
С фор-марса раздался впередсмотрящего зычный
зов:
«Парус на горизонте!». А когда у него потребовали
уточнения,
«Близ берега, сэр, с подветренной стороны!» — он
ответил без промедления.

«Все по местам!» — приказал капитан Фолкнер,
заслышав это,
И обозрел французский корабль при посредстве
лорнета.
Он отдал приказ британский флаг вывесить над
кораблем —
«Давайте, мои герои, ту французскую тряпку сдерем».

На «Бланш» все паруса поставили сей же миг
И, не теряя времени, помчались туда, где плыл
французский «Пик».
«Догоним врага! — капитан Фолкнер воскликнул яро. —
Изготовимся к бою и как следует зададим ему жара!»

Уже около полуночи француз наконец замаячил на
расстоянии
И стал отчетливо различим в лунном сиянии.
И потом битых полтора часа говорили пушки:
Противники отважно вели перестрелку,
развернувшись бортами друг к дружке.

На французском судне народа было чуть ли не до
четырех сотен,
Так что строй их от носа до кормы был необычайно
плотен,
И мушкетеры их ни на миг не прекращали яростного
обстрела,
Но «Бланш» все равно продолжала приближаться
смело.

Затем канониры «Бланш», не боясь самого черта,
Дали могучий залп из орудий вдоль одного борта,
Которым разнесли «Пик» вдоль и поперек и
перебили кучу народу,
А сломанная мачта со страшным треском рухнула в
воду.

Тогда французы всей толпой ринулись на абордаж,
Но получили такой отпор, что быстро растеряли
кураж,
Ибо отважные британские моряки троекратно
Наступавших врагов на их же корабль отбрасывали
обратно.

И капитан Фолкнер тогда не сдержал победного
клича:
«Принайтовьте француза, ребятки, это будет наша
добыча!»
И, канат ухватив, размахнулся он что есть силы,
Но тут пуля, пробив отважное сердце, на месте его
уложила.

Тогда вся благородная команда с яростным криком
Бросилась к тому месту в волненье и горе великом,
И неудержимые слезы утраты падали градом
Из глаз матросов на палубу с павшим героем рядом.

Из-за гибели капитана англичане преисполнились
скорбной кручины,
Однако не утратили мужества и бились все, как
мужчины,
И канатами привязали «Пик» к «Бланш» по морскому
обычаю,
И зрелище это было исполнено истинного величия.

Однако храбрые моряки с «Пика» не сдавались, тем
не менее.
И о! Какое в глухой ночи кипело яростное сражение.
Битых два часа они отстреливались, гордость храня,
Но все же вынуждены были сдаться, чтобы
прекратилась резня.

И около пяти утра французы запросили пощады,
Ибо на борту воцарилось подобие ада.
Был смертельно ранен капитан французов Консаль,
И многие его солдаты и офицеры, и видеть было
мучительно жаль,

Как они валяются, простреленные и порубленные,
кто мертв, а кто еще жив.
И британцы остановили огонь, сражение завершив.

Жила-была бедная женщина близ Огайского
железнодорожного полотна.
Поезда ходили денно и нощно мимо ее окна.
Старушка-вдова жила там с единственной дщерью
В лачуге у края ущелья, что разверзалось прямо
за дверью.

От края до края через зияющую пустоту
Поезда проезжали по крепкому металлическому
мосту.
Старушка ж кормилась тем, что продавала
домашнюю птицу,
Яйца и ягоды также — словом, все, что в еду годится.

Часто хаживала она в ближайший город пешком
За много миль, с корзинкой или даже мешком.
И, распродав весь товар, коротко ли или долго,
Возвращалась домой с сознанием выполненного
долга.

Поезд проезжал ежедневно мимо ее лачужки,
Так что кондуктору примелькалась рачительная
старушка.
И подвозил он ее не раз и не два, бывало,
Ежели шла она мимо и, допустим, очень устала.

Также и машинист, в свою очередь, был с нею
любезен и мил,
Памятуя, что ближнему надо помогать в меру сил,
И ежели и подвезут они в кои веки пожилую
матрону,
То железнодорожная компания, уж верно, не
потерпит большого урона.

В том, сколь они были правы, они убедились воочью,
Ибо пренеприятный казус приключился вскорости
ночью:
С горы лавиной сползли подтаявшие снега,
И река разлилась и затопила собой берега.

Сердце старушки сжималось от страха, и неспроста:
Вода прибывала, и вот не выдержали опоры моста.
С устрашающим треском мост рухнул в зияющую
пучину,
Что повергло старушку в безмерную тоску и кручину.

Ведь поезд ожидался ровно через тридцать минут,
И старушка ведать не ведала, что можно поделать
тут: