Маделин Уикхем - Удиви меня

Когда Дэн поделился со мной этой мыслью, я на него жутко обиделась. Но потом поняла, что супруг мой, возможно, прав. Нет, папа, конечно, не был самовлюбленным, но чувство собственного достоинства всегда было его стержневым качеством. Ему нравилось находиться в центре внимания. Например, он отчаянно жаждал получить рыцарский титул. Друзья часто подтрунивали над ним из-за этого; папа же отмахивался от них легкомысленными шуточками. (Но все мы знали, как сильно он мечтал быть посвященным в рыцари.) И почему нет, после всех его добрых деяний? (Мама до сих пор недоумевает, почему папины достижения так и не отметили. Знаю, она яростно моргает всякий раз, когда просматривает в газете список получивших почетные звания. Если бы папу посвятили в рыцари, мама звалась бы «Леди Лоу», что звучит совершенно чудесно.)

Я согласна с Дэном лишь отчасти, у меня есть собственная теория по поводу свадебного фильма. Мне кажется, съемочной группе нравилось снимать моего отца, потому что он был ослепительным, как кинозвезда, и великолепно получался в кадре. Красивый и остроумный, так изящно кружит с мамой в вальсе. Не удивительно, что операторы, монтажеры, или кто бы там ни был, так сосредоточились на нем.

Я ведь прекрасно понимаю, что Дэн – не самый яростный поклонник моего отца. Но девочки просто обожают смотреть видео со свадьбы – в основном разглядывать мое белоснежное платье и прическу. Папа настоял, чтобы мои золотистые волны – «моя сила и красота», как называл их папа, – были в основном распущены. Смотрелось это и вправду великолепно: сияющие золотом локоны рассыпаны по плечам, небольшая полупрозрачная фата, голову венком опоясывают небольшие косички, в которые изящно вплетены цветы. Девочки называют это «свадебной прической Рапунцель» и часто просят сделать их куклам такую же.

Но, как почти всегда случается при просмотре этого фильма, девочки, надивившись на «принцессину прическу», постепенно теряют к нему интерес и убегают играть; Дэн же сидит с вымученной улыбкой и либо исчезает куда-то на середине фильма, либо идет присматривать за девочками. В итоге мы с мамой остаемся одни: пьем и молча смотрим на папу. Ах, каким человеком он был. Он – наша слабость и наша же привилегия. Наша коробка изысканных шоколадных конфет.

Сегодня, однако, я не хочу, чтобы мы с мамой в одиночестве наслаждались любимым видео. Сегодня я хочу, чтобы все было иначе. Чтобы мы были все вместе, расслабленные, не таящие ни на кого обид и… Не знаю. Единым целым. Как семья. Когда мы направляемся в гостиную, осторожно беру Дэна под руку.

– Досмотри его сегодня, – умоляю я. – Останься с нами.

Мама нажимает на кнопку «плей» – никто из нас не комментирует тот факт, что диск уже стоит в приемнике, – и мы все вместе смотрим, как папа и я покидаем порог нашего дома в Челси, моего дома детства. (Мама продала этот дом год назад и переехала в квартиру неподалеку; для того, чтобы начать все «с чистого листа».)

– Я вчера разговаривала по телефону с репортерами из местной газеты, – сообщает мама (на экране папа и я позируем фотографу у «Роллс-Ройса»). – Они будут фотографировать на открытии рентген-кабинета. Не забудь сделать ту прическу, Сильви, – добавляет мама.

– Ты рассказала об этом Эсми? – спрашиваю я. – Надо бы ее предупредить.

Эсми работает в Нью-Лондон-Хоспитал, именно она занимается организацией церемонии открытия кабинета. Она новенькая, эта церемония – ее первый большой проект; я почти каждый день получаю от нее электронные письма (даже по выходным), полные тревог и беспокойств, начинающиеся с «Кажется, все уже готово. Только…» и продолжающиеся огромным количеством символов. Вчера она хотела знать, сколько нужно парковочных мест. Сегодня: «Вы будете использовать презентацию Power Point в своей речи?» Power Point ? Серьезно? Никому это еще не надоело?

– Дэн, ты ведь придешь на церемонию? – спрашивает мама, внезапно повернувшись к нам.

Слегка подталкиваю его локтем, и Дэн выдает:

– Да. Да, приеду.

Знаете, он мог бы проявить и больше энтузиазма. Все-таки не каждый день в честь твоего свекра открывают ультрасовременный рентген-кабинет в престижной больнице.

– Когда я рассказала журналисту все, чего мой муж достиг в своей жизни, парень из газеты не смог в это поверить, – продолжает мама. – Построил собственный бизнес из ничего, собрал столько средств на нужды онкологических больных, организовал столько замечательных приемов и вечеров, поднялся на Эверест… Журналист сказал, рабочее название статьи – «Исключительный человек».

– Ну не совсем «из ничего», – вставляет Дэн.

– В смысле? – переспрашивает мама.

– Сумма от компании авиаперевозок досталась ему приличная, не так ли? Совсем не «ничего».

Бросаю на Дэна настороженный взгляд; так и знала, он опять «пружинится». Челюсти плотно сжаты, сидит как на иголках.

Каждый раз, когда я провожу время с Дэном и мамой, мои симпатии колеблются, будто бешено раскачивающийся маятник. Сейчас я полностью на стороне мамы. Почему Дэну так сложно дать нам с мамой предаться воспоминаниям об отце? Воспоминания не обязаны быть на сто процентов точными. Кому вред от того, что мама идеализирует своего погибшего мужа.

– Чудесное название для статьи, – улыбаюсь я маме, совершенно проигнорировав слова Дэна. Осторожно глажу ее руку, при этом неустанно слежу, не начнет ли она опять моргать. Нет, мама вроде кажется спокойной.

– Помнишь, как он отвез нас в Грецию? – Ее глаза заволокла пелена воспоминаний. – Ты была совсем еще малышкой.

– Конечно, помню, – поворачиваюсь к Дэну. – Это было невероятно. Папа зафрахтовал яхту, и мы плыли по побережью. Каждый вечер мы устраивали фантастические ужины при свечах на пляже. Крабы, лобстеры…

– Каждый вечер он придумывал новый коктейль, – мечтательно проурчала мама.

– Звучит неплохо, – сухо комментирует Дэн.

Мама опять моргает. О нет, только не это. Вдруг, будто очнувшись от воспоминаний, она спрашивает четким, твердым голосом:

– А куда вы собираетесь этим летом?

– Озерный край, – отвечаю я. – Забронировали домик с кухней.

– Хорошо, – говорит она, но улыбка ее какая-то отстраненная, холодная. Подавляю вздох. Знаю, она вовсе не хотела оскорбить нас, но мама искренне не понимает нашей с Дэном жизни. Она не понимает, что значит жить на бюджет, находить удовольствие в простых вещах, прививать девочкам понимание того, что не все в жизни можно приобрести за деньги. Когда я показала ей брошюрку французского палаточного лагеря, куда мы собирались отправиться, она побледнела и дрожащим голосом спросила:

– Дорогая, почему бы вам просто не снять чудесную виллу в Провансе?

(Я бы ответила: «Из-за денег», а она бы удивленно захлопала глазами: «Милая, так я дам вам на это денег. Сколько попросите». Дэн бы еще сильнее «напружинился»; так что я предпочитаю не отвечать.)