Лана Барсукова - Счастливые неудачники [litres]

Когда Томка предложила Марусе съездить в Стамбул на заработки, Маруся почему-то вспомнила про белую эмиграцию, про проституток, которыми становились бывшие благородные девицы, выпускницы Смольного. Но возраст… Кто ж их в проститутки возьмет? Оказалось, что речь идет о поездках за дешевым тряпьем, портьерными тканями и кожаными куртками. Как говорила Томка, пришло время «бомбить Стамбул».

Началась новая жизнь, жизнь по принципу «туда-сюда», как у челнока в швейной машинке. Поэтому и называли таких «челноками». Мотались по рынкам, торговались на пальцах, втюхивали турецкие товары «дорогим россиянам», как называл свой электорат Ельцин. Марусе стали сниться нескончаемые ряды клеенчатых китайских сумок, в которые можно было запихнуть половину Турции. Во сне сумки разговаривали друг с другом, расхваливая свое содержимое. Одна сумка хвасталась бархатными лосинами, другая – занавесками с люрексом, третья – «настоящими» адидасовскими кроссовками, только в три раза дешевле. И откуда-то доносилось: «Вам идет, женщина, берите, уступлю дешевле». Да это же Томка. У нее лучше получалось торговать. Марусе трудно было делать восторженное лицо, продавая леопардовые лосины хозяйке огромной жопы. А у Томки это получалось легко и непринужденно. И не скажешь, что кибернетик по образованию.

Но бизнес этот был тяжелым и опасным. Могли обворовать, обмануть, попортить товар, согнать с обустроенного места. Появилось слово «кидалово». Поэтому над группой таких женщин, стелющихся, как трава, под рынок, шефствовал какой-нибудь бандит. У них с Томкой был свой Серега. Он забирал часть выручки, но зато улаживал проблемы подопечных – с другими бандитами, с таможенниками, со смотрящими на рынках. Страна жила по понятиям, заменившим законы. У Маруси это не вызывало протеста. По закону посадили отца, в строгом соответствии с законом муж остался без работы. Лучше уж понятия, чем такие законы.

При любом затруднении Маруся искала Сергея, и тот ни разу не подвел. Он стал для нее щитом, мужчиной, который решал ее проблемы, чего давно в ее жизни не было. Возвращаясь домой, она отмывала квартиру, перестирывала белье, готовила канистры еды, проверяла дневники, говорила детям, что «надо хорошо учиться», и снова уезжала. Да, еще успевала получить от мужа краткую выжимку политических событий. Ездит тут, понимаешь, и даже не знает, что в стране происходит, как здорово Явлинский Чубайсу в каком-то ток-шоу ответил. Совсем расслабилась.

Ее начало клонить к романтическим мечтаниям. Сидя на своих клеенчатых сумках в продуваемых аэропортах, Маруся закрывала глаза и уплывала в мечты, где она непременно была значительно моложе и внушительно красивее. Партнером в этом воображаемом счастье стал молодой бандит Серега. В зависимости от настроения она могла намечтать себе что угодно. Это как шведский стол – бери, что душа пожелает. Можно про то, как Серега ее добивается. А можно про их ссору и как он вымаливает прощение. Или как она учит его завязывать галстук, а он шутит, что бандитам это ни к чему. Сколько таких короткометражек пересмотрела Маруся, в том числе вполне себе гениальных, с закрученным сюжетом, удачно выстроенными диалогами и даже деликатно показанным сексом. Мечтать было очень приятно! А откроешь глаза, рядом Томка с темными кругами под глазами. И без зеркала ясно, что у Маруси такие же. И старше она Сергея лет на двадцать, наверное. Но других кандидатов на главную роль в мечтательном сериале не было. Вот и сошлось на Сереге. Да еще улыбка у него прямо какая-то есенинская, будто грусть через веселье проглядывает. Любая размечтается.

– Томка, а любовь есть?

– А как же. Я, например, деньги люблю. Как их не стало, так я вообще полюбила их любовью нечеловеческой.

– Я про другое. Ты же понимаешь.

– Не понимаю и понимать не хочу. Кончай с этим. Ты в метро давно была? Перемены заметила?

– Какие?

– Девки красивые исчезли. Остался только наш контингент. Целыми рядами в наших лосинах сидят, по швам трещат. От люрекса хоть прикуривай.

– Ну, положим, я не заметила. А куда исчезли?

– Не знаю. Наверное, в машины пересели. Длинные ноги прижали к подбородку и пересели. Специально машины стали делать большие, джипы называются, чтобы ноги поместились.

– Это ты к чему?

– А к тому, Марусенька, что сейчас на рынке молодость и красота торгуются, а у нас с тобой такой валюты нет.

– Я же про любовь, не про рынок.

– А я про жизнь. Есть мужик, за него и держись, – и озорно добавила: – Дерево не тонет, даже поваленное ураганом. Прорвемся, подруга.

Веселая она, хорошо иметь такую напарницу.

А Серегу вскоре подстрелили на каких-то разборках. На том мечты и закончились. Неудобно как-то про покойника любовные сериалы смотреть.

На похоронах Маруся с Томой стояли поодаль. Они чувствовали себя неуютно, даже пожалели в какой-то момент, что пришли. Как будто попали на мужскую половину дома, где им не место, и их сейчас с позором выгонят. Вокруг были сплошные мужчины. Черные кожаные куртки, золотые цепи, короткие стрижки. Одинаково набыченные выражения лиц, как будто обкатанные в одних спортзалах. Суровые ребята. Такие Окуджаву петь не будут. Их «оттепелью» не обмануть, они, как бультерьеры, жизнь за глотку хватают.

Под руки они поддерживали отца Сергея, который еле волочил ноги. Маруся отметила, что отец из другой породы. Не бультерьер совсем. Но и не дворняжка. Интеллигентное лицо, породистые руки. Правда, на одной руке пальца не хватает, но все остальное – на месте. Выправка, которая угадывалась даже в согбенной спине, выдавала армейский опыт. Не старый еще, примерно Марусиного возраста. Видно, рано отцом стал. Нелепое пальто в крапинку на фоне черных курток.

Идти по кладбищу пришлось долго. Миновали запустелые участки со старыми могилами, где новые захоронения смотрелись неприлично нарядно. Свернули на боковую аллею, еще раз куда-то вбок, снова прямо и, наконец, вышли на опушку. Березы расступились в приветливом каре, образуя отдельное кладбищенское пространство. Почти все занято, только сбоку свежая могила вырыта.

Пока располагались, строились, согласно неписаному протоколу черных курток, Маруся огляделась. Вокруг была разлита какая-то странность и неправильность. Вроде бы все, как везде – кресты, памятники, таблички, а что-то не то и не так. Как-то на новостройку похоже, слишком все свежее и одинаковое, какой-то штампованный траур. Прошлась между могилами, вчитываясь и вглядываясь. Горло перехватило спазмом, в ушах застучало. Все поле покрыто могилами молодых парней. Годы рождения и смерти тесно друг к дружке прижались, и жизнь такая же короткая, как черточка между датами. Такое только в войну было. А это и была война за новую страну, где молодым ребятам роль штрафбата досталась.