Лана Барсукова - Счастливые неудачники [litres]

– Ну, например, корпоративной этикой, командным духом.

– Спасибо, но я бы ограничился деньгами.

– О’кей. Так что вы умеете делать?

– Немного работаю на компьютере, знаю азы программирования.

Презрительная улыбка, которую хочется размазать по лицу, разлепляется новым вопросом:

– А если не азы? Что-нибудь вы умеете делать по-настоящему хорошо?

– Да, умею. И лучше многих.

– Что именно?

– Стрелять, убивать, терпеть боль.

Улыбка сходит на нет. Так же, как и надежда на работу.

Только однажды Сергей не сдержался. Менеджер, проводивший собеседование, постоянно поправлял кусок пластика на лацкане пиджака, где была написана его должность и имя. У Сергея на шее, под рубашкой, висел на цепочке металлический жетон с номером, по которому в Афганистане опознавали убитых. И когда лоснящийся от самодовольства менеджер спросил, по какому телефону он может перезвонить при положительном исходе собеседования, всем своим видом давая понять, что звонить он не будет, Сергей достал жетон и продиктовал номер.

Но в новой стране работа для таких парней, как Сергей, скоро нашлась. Полки, дивизии бывших военных и спортсменов стали обслуживать зарождающийся российский рынок. Их работа состояла в том, чтобы охранять «своего» барыгу, «крышевать» его и наводить ужас на чужих коммерсантов. Если барыга не понимал, что он крайне нуждается в подобных услугах, то ему показывали глубину его заблуждений. Делали это наглядно – горел магазин, взрывалась машина, обворовывался склад. После этого услуги «крыши» покупали, не особо артачась в цене. Рэкетиры продавали воздержание от насилия, и продавали недешево. Дисциплина в их рядах была военной, что неудивительно, ведь многие прошли Афганистан.

Сан Саныч сначала не догадывался, где и как проводит время его сын. Замечал только, что работа у Сережи была какой-то странной. То днями дома сидит, то сутками где-то пропадает. Но платят хорошо, это Сан Саныч понял, когда увидел у сына золотую цепь солидной толщины. Постепенно по отдельным деталям начала складываться картинка, которая показалась отцу такой дикой и неправдоподобной, что он отстранился от нее, не поверил, отмахнулся. Когда Сережа приходил домой, отец гнал его мыть руки, кормил собственной стряпней и прятался за разговорами о том, почему в одном магазине хлеб свежий, а в другом черствый.

На день рождения сына Сан Саныч купил ему бежевую ветровку. Модную, с молниями и замшевыми вставками. Такие привозили из Турции «челноки». Сан Саныч даже на себя куртку примерил, покрасовался перед зеркалом. Вот Сережа обрадуется! А то ходит вечно в черной кожанке, только летом на спортивный костюм ее меняет.

– Сережа, закрой глаза, сюрприз!

– Закрыл. Папа, ты смешной, я же не ребенок, – смутился сын.

– Ребенок, огромный только. Давай руки сюда. Тихонько, не тяни, порвешь.

– Открывать?

– Подожди секунду.

Сан Саныч застегнул молнию, одернул, как надо, подол и рукава, поправил воротник. Остался необычайно доволен. Куртка сидела, как на манекене в витрине модного магазина. Статный, красивый парень вырос. «Жаль, что Танюши с нами нет, – подумал отец, – она бы порадовалась».

– Вот теперь открывай, – торжествующе сказал Сан Саныч.

Повисла тишина. Сережа смущенно рассматривал себя в зеркале.

– Спасибо, папа. Только…

Сан Саныч понял, что сейчас услышит то, что слышать не хотел. Догадывался, но гнал тяжелые мысли, оттягивал момент, когда притворяться станет невозможно.

– Что только? Говори, я слушаю.

Это «я слушаю» было как приглашение к серьезному разговору.

– Папа, ребята моей профессии такое не носят.

– Что за профессия такая? – сглотнув, спросил отец. Он знал, какой будет ответ, и не ошибся.

– Бандит я, папа. Но организованный, если тебе так легче будет. На старушек в подворотнях не нападаю. Остальное мы обсуждать не станем. Я в порядке, просто порядок такой.

«Хорошо, что Танюши с нами нет», – второй раз за вечер Сан Саныч вспомнил жену. И ушел к себе в комнату терзать баян. Больше с Сергеем на эту тему они не говорили. Но каждый день отец ждал беды. И дождался.

Однажды вечером вместо Сергея пришли незнакомые ребята в черных кожаных куртках. Молча положили перед Сан Санычем пачку денег, а сверху – афганский жетон с номером. Сказали: «Крепись, отец» и просочились к выходу скорбной струйкой.

Похороны Сергея он помнил плохо. В памяти осталась только сплошная чернота, как слет воронья. Море молодых парней в черных кожаных куртках. Лишь два женских пятна на этом фоне. По возрасту в матери годятся, значит, не было у Сергея девушки. И внуков Сан Санычу не дождаться. И жизни не будет. Все ушло, все в прошлом.

Может, не надо было сына в честь Есенина называть? Перемудрили они с Танюшей, как накаркали. У того короткий век и мятежная судьба была, до тридцати лет не дожил. А у кого из поэтов иначе? Разве что у Михалкова. Но даже Сан Саныч понимал разницу между поэтом и стихотворцем. А уж Танюша тем более.

Сан Саныч зачеркивал крестиком каждый прожитый день в настенном календаре и тихо радовался, что на один шаг ближе к финалу. Скорее бы. В загробную жизнь он не верил, не приучили с детства, такое время было. Но каждую ночь перед сном испытывал непреодолимую потребность поговорить с женой и сыном, рассказать новости дня, все-все мелочи и подробности. Вдруг им интересно, никто же не знает, каково там. Если это «там» есть. Но хотелось верить, что есть, иначе как жить тем, кто остается здесь.

Он рассказывал им о соседях, которые его недавно затопили. О кошке, что родила в подъезде пятерых котят. О новой знакомой Марусе, которую встретил на кладбище. «Ты, сынок, ее должен знать. Говорит, что ты ее ангелом-хранителем был, когда она вещи из Турции возила. Не помнишь? Ну да, ну да, где ж всех упомнить».

Постепенно время притупило страдание, затолкало его поглубже, забросало сверху ежедневными заботами. Новая приятельница Маруся, смешная любительница пластилина, втянула его в аферу с какими-то игрушками. Она лепила, а он должен был прикрывать тылы и фланги их маленького бизнеса. И эти заботы вернули Сан Саныча в строй. Ему было приятно помогать Марусе. Чем-то неуловимым она походила на Танюшу, но главное, ее когда-то опекал Сергей. Получалось, что на смену сыну пришел Сан Саныч. И эта преемственность грела его душу. Сан Саныч готов был пойти за Марусей в огонь и воду за то, что она никогда не считала Сережу бандитом, так и сказала на кладбище «хороший он был». Отцу больше не надо.

Их маленький бизнес шел в гору, смешные и диковинные игрушки разлетались, как пряники в базарный день. Чувствовалось в них что-то родное, знакомое с детства, и вместе с тем это были особенные игрушки, какие-то затейливые и чудные. Покупатели, из любопытства взявшие глиняных чудиков в руки, улыбались и тянулись за кошельком. Редко кто находил в себе силы поставить игрушку назад, на прилавок.